Старший по Переведеновке
Ольга Пичугина побеседовала с участником Архнадзора Романом Булавко о Басманном районе, Лефортове, локальной истории и спасении города от исчезновения.
Мы познакомились с Романом Булавко в проекте «Живой журнал Басманного района». Роман настоящий «человек и пароход»: стоматолог, куратор Переведеновки от Архнадзора, фотограф, исследователь. Роман покорил меня своей любовью к Москве, знанием деталей простой городской жизни, чувством настоящей, той, Москвы, которое он ловко передает окружающим, стремлением вставать на защиту города, чего бы это ни стоило – даже если приходится идти на внутренние компромиссы. Мы встретились за чашкой кофе на Хохловке и поговорили о значимых для Романа местах в Москве, увлечении локальной историей и важности сохранения архитектурных памятников.
Роман, мы с вами познакомились на почве любви к Басманному. Почему именно этот район так для вас значим?
Несколько лет назад я считал, что моя любимая часть Москвы – это Остоженка , Пречистенка, Арбат, Поварская. А самое красивое, что есть в городе, – архитектура модерна. Но потом вдруг все акценты сместились. Сложно сказать, как так вышло. Тянет. Я люблю ходить по Ивановской горке, Гороховому полю, Переведеновскому переулку. Здесь есть живая жизнь. Мне тут уютно. Сейчас я живу, увы, не в Басманном, но рядом – за Лефортовом, в начале Соколиной горы. Но это все равно мой район.
Но в Басманном вы все-таки жили, работали?
Первую часть жизни я провел в Замоскворечье – я там родился. Когда мне было 9 лет, мы переехали в самый конец тогда еще Бауманского района, ныне Лефортова. А через ту часть, которая теперь называется Басманным районом, я часто ездил на троллейбусе. Моя мама всегда любила наземный городской транспорт. Если была возможность обойтись без метро, она всегда обходилась. Дольше, но зато красиво! Тогда Москва была, конечно, не такая, как сейчас. Может быть, не настолько нарядная, но это была Москва, у нее было лицо. Местами она была еще деревней, оставались огромные бараки, деревянные дома, в них располагались в коммунальных квартирах по десять семей. Так жил один мой одноклассник. В его доме было тридцать комнат, два санузла на всех и кухня с четырьмя газовыми плитами.
Так вот я ездил на 25-м троллейбусе, сейчас это автобус Т25. Только автобус ходит до м. Китай-город, а троллейбус шел до Даниловского рынка. Маршрут-экскурсия! Еще был автобус №3, он шёл по Чистопрудному бульвару через Новорязанскую улицу и Орликов переулок. Он тоже, кажется, шел до Даниловского рынка, а в обратную сторону – до Измайловского парка. Это вносило разнообразие в нашу подростковую будничность. Мы очень любили так ездить.
Я был общительным школьником, в Басманном у меня было полно друзей, все местные. Помню такую историю. Как-то раз весной мы с моим одноклассником Сашкой поехали в Политехнический музей. Учились мы тогда в 7-м классе. Посетили музей, даже на экскурсию попали, узнали много интересного о том, как работает сварочная машина. Одухотворенные поехали домой все на том же 25-м троллейбусе. На остановке у храма Никиты Великомученика в окно я увидел своего друга Володю Горохова. Он учился в гимназии фон Дервиз в Гороховском и жил там же. Горохов из Гороховского! Очень нам нравилось такое совпадение. Володька в компании друзей стоял на лестнице храма. У всех за спинами были рюкзачки. Я выскочил из троллейбуса, бросив там Сашку, и радостно побежал к Горохову и компании. Правда, оказалось, что радость встречи не была взаимной. Ребята собирались в поход, который отменился, однако, в их рюкзачках остался провиант, заботливо собранный родителями. Бутерброды с колбасой, сладости, чай в термосе – деликатесы по нашим детским меркам! Всем этим они как раз собирались пообедать, а тут появился я, а это значило, что со мной нужно поделиться, чего никому не хотелось. Но и отправить меня домой им было неловко: все-таки друг. Разговорились, Володька немного повеселел, а вместе с ним и вся компания. И вот мы уже вместе сидели на лестнице церкви, жевали бутерброды и запивали горячим чаем. Когда замерзли, разбрелись по домам.
Я занимался спортом, стрельбой в подземном тире на Доброслободской улице. Настрелял на разряд, кстати. «Он, правда, в туз из пистолета в пяти саженях попадал»!
В середине 80-х отцу дали квартиру в Хоромном тупике, там один единственный дом – номер два. Старая Басманная рядом, Новая Басманная через дорогу, Садово-Черногрязская под окном. Там я жил лет десять. Мою маму спрашивали: «Наверное, шумно жить на Садовом кольце?», а мама с удивлением отвечала: «Садовое… Шумно…?». Это только настоящий москвич может понять.
В начале 90-х я работал зубным врачом в детской поликлинике в Архангельском переулке, тогда он еще назывался Телеграфным. Поликлиника находилась в здании приюта для девочек – это была часть двора храма Федора Стратилата и Меншиковой башни. Там и сейчас располагается подворье Антиохийского патриархата (с 1947 г. – прим. ред.) Настоятель – митрополит Никон Сайфали, из Ливана, говорил с акцентом. Я тогда курил, стою, бывает, летом, курю в окошко ординаторской, батюшка идет:
— Здравствуйте, батюшка!
— Здравствуйте, доктор!
Пара слов, туда-сюда. Всегда с ним раскланивались.
Так что Басманный просто родной и очень знакомый. Я его весь знаю. Все переулки исхожены.
Еще в районе был бар, его знало пол-Москвы. Именовали его в народе «Что делать», потому что находился он на улице Чернышевского (так в советское время называлась Покровка — прим. ред.) Один из немногих баров в районе. Что в нем особенного? Он просто был! Тут важно понимать, что такое бар в советское время. Чистая арифметика: мой отец получал примерно 200 р., когда я заканчивал школу, я получал стипендию 50 р. (повышенную, учился без троек), батон хлеба стоил 20 коп. Коктейль в баре – 2,50. Выпить в баре – целое событие! На завтраках не сэкономишь. Ходить в бар часто могли себе позволить только мажоры или торгаши. Но мы были совсем другими: мажоры нас к себе не принимали, а с торгашами водиться было непрестижно. Поэтому в бар ходили раз в несколько месяцев в лучшем случае. Тут еще был такой перекос: официантка в баре была выше по социальному статусу на две ступеньки лестницы любого простого работающего человека. Вот вам сцена: в «Что делать» заходят хорошо одетые люди, пренебрежительно смотрят на посетителей и идут в подсобное помещение. И мы все понимаем, что это «элита». А в соседнем районе, на Таганке, находился популярнейший бар «Роза ветров», на улице Воронцовская, кажется. Была у него такая морская символика, располагался в подвале, без окон. Очередь стояла! Минимум минут сорок ждали, чтоб попасть внутрь. Но обязательно кто-нибудь проходил без очереди. И никто даже не вякал, а если и открывал рот, то швейцар гордо отвечал: «У них заказано!». И он тоже был статусом выше тебя!
Расскажите немного о Лефортове вашего детства.
Район наш сложившийся, но постройки в основном не древние. Древности рядом, в Басманном. Поэтому туда и тянуло. Приобщение чувствовали с детства. Хотя нас тогда из истории мало что интересовало. Места, где я жил подростком, — от Семеновской набережной к Госпитальному Валу. Улица Гольяновская. Она небольшая, всего 7 домов. На месте, где стоит мой дом, до пятидесятых было капустное поле. В том квартале, где стоит моя школа № 435 (Госпитальный вал, 5 — прим. ред.), были конструктивистские дома 1927 г. и немецкие – «вермахтстрой», как говорит один мой друг-архитектор, их строили пленные немцы. Но главный для меня дом нашего района – шикарный послесталинский, его в районе уважительно называли «Четырнадцатиэтажка»! (Госпитальный Вал, 5, к. 18. Дом в стиле сталинского ампира, архитектор И.А. Покровский, 1955 г. – прим. ред.) Это статус! Он находится рядом со стадионом «Металлург», дом завода «Серп и Молот». На него открывался шикарный вид с Рубцовской набережной. Многие мои одноклассники здесь жили.
На месте филиала театра «Современник» на Яузе был во времена моего детства и юности «Телетеатр». История с этим зданием такая: на деньги, которые дали местные предприниматели – владельцы ткацких и красильных заводов, построили невысокий Народный дом в стиле модерн, дореволюционный дом культуры. Архитектор — Иванов-Шиц. Для того чтобы рабочие после смены не пили, а вели культурную жизнь и просвещались: после 1905 г. жить рабочим стало чуть легче, появилось свободное время, важно было его чем-то занять. То здание Дворца на Яузе, которое мы знаем сейчас, надстроено в 40-е. Но зрительный зал взят за основу. Здесь располагался Театр Моссовета, а позже его отдали «Телетеатру». Он так назывался, потому что подходил для записи телепередач, в которых требовались зрительный зал и сцена. КВН начался отсюда. «Вокруг смеха», «Голубой огонек» снимались здесь. Это была качественная культурная площадка. Проходили гастрольные спектакли. Местных детей водили туда на елки. Наше было место.
Чего мы только ни видели и ни слышали в «Телетеатре»! Помню, приезжал мексиканский студенческий ансамбль, ходили два раза. Их было человек 100: танцоры, оркестр, хор. Феерия по сравнению с нашим фольклором! Очень профессионально. Приезжали американские студенты, пели Spirituals. Премьера «Ассы» здесь проходила. «Телетеатр» постепенно зачах, когда построили Дворец молодежи. Все самое интересное перенесли туда. Здание отдали под ДК «Московского электролампового завода», потом оно превратилось в Дворец на Яузе. И теперь в нем «Современник».
Роман, почему вы занялись исследованием города?
Сложно сказать. Я увлекающаяся натура. Мне мало просто работать, заниматься стоматологией. Я всегда интересовался историей. А москвоведение… Отец увлекался. Любил справочную литературу. У нас были справочники улиц Москвы, например. Я их почитывал, конечно, но без фанатизма. Все проснулось не так давно. И захватило. Это как вирус. Сейчас информации очень много, много экскурсий. Мне интересно – я иду. Домашние уже смеются: «Куда ты пошел? Уже все знаешь!».
Вы же теперь сами прогулки ведете по Басманному!
Это случайно получилось. Инициатива Ани Берниковой. Как-то переписывались, я рассказывал, где гуляю. Она говорит: «Так зови с собой!». И закрутилось! Опубликовали приглашение в группе в фейсбуке «Общество любителей Немецкой Слободы», люди пришли. Наверное, пора уже начать серьезно ходить. А почему бы и нет?
Поддерживаю! Мне кажется, для вас погружение в историю города — больше, чем просто хобби.
Когда начинаешь этим заниматься, с удивлением обнаруживаешь в пределах пешей доступности исторические и значимые места, о которых даже не догадывался. Затягивает. Исследовательский азарт. Мы же в молодости об этом ничего не знали. И говорить было не принято. Москвоведения в школах не было, впрочем, нет и сейчас. Да, был в 90-е какой-то опыт, но это мало, видимо, на что повлияло.
Мы не знали, что дворцы на 2-й Бауманской улице (Лефортовский и Слободской – прим. ред.) имеют непосредственное отношение к истории страны. Совсем недавно я узнал, что рядом со зданиями Электрозавода был дом Меншикова, где Петр устраивал свои Ассамблеи. А на месте лофта «Лефорт» стоял деревянный дворец Петра Великого, который он сжег в честь победы над шведами.
Здание Электрозавода лет десять стояло пустым. Архитектор Георгий Евланов строил его как химическое предприятие (завод Товарищества русско-французских заводов резиновых и телеграфных производств — прим. ред.) Но он его не достроил: 1914 год, война, потом 1917, революция. Здание проектировалось в замковом стиле. Настоящий замок! Он и сейчас так выглядит, но мог быть еще красивее. Но не достроили. Заморозили и бросили. В 1928 г. организовали Электрозавод. Нам и в голову прийти не могло, что у этого места такая история, мы в его сторону даже не смотрели. Мы и сейчас не знаем, где живем.
Культовым местом был Лефортовский парк. Барышень туда приглашали на первом этапе ухаживании. Что вы смеетесь, это очень серьезно! Но мы кроме того, что этот парк существует с петровских времен и что назван он по имени Франца Лефорта, больше ничего о нем не знали. И очень многие люди не знают и сейчас.
В моих родных окрестностях, а в Басманном — тем более, — очень много интересного и значимого с точки зрения корней. Я что-то узнаю, у меня есть желание этим делиться. Я эдакий городской сумасшедший.
Как вы начали сотрудничать с Архнадзором?
Как только увлекся краеведением, вступил в Архнадзор. Сейчас меня назначили куратором по Переведеновке. Хочется участвовать.
Понимаете, гуляешь по городу и осознаешь, что сносят все. Можно, конечно, занять нервическую позицию, сказать, делайте, что хотите, махнуть рукой и уехать. Но это неправильно, я считаю. Возможно, некоторые старые здания уже не нужны, но если мы не будем бороться за каждый кирпич, то потеряем весь город.
Домов моего раннего детства в Замоскворечье больше нет. Это трагедия! Я родился между Люсиновской и Большой Серпуховской, недалеко от Садового, мы жили в конструктивистском поселке начала 20-х гг., мыслили корпусами. Мама, бабушка и прабабушка жили здесь в одной комнате. Для нашей семьи бабушка выхлопотала комнату через два дома, спекулируя революционными заслугами прабабушки. Не так давно проезжал мимо на машине, было время, остановился, вышел посмотреть. Бабушкиного дома давно нет. Второй, наш, пока стоит. Но он на реконструкции, внешне до неузнаваемости изменился. Убрали все старые перекрытия, надстроили технический этаж. Я пытался найти место, где стоял бабушкин дом, но не смог. Остался детский сад 30 гг., пробовал по нему определиться, но нет, нереально найти! Это боль. Считайте, там прошла «реновация»: стоят высотные безликие блочные дома. А какие были дворы прекрасные! Чугунные кованые решетки, цветники. Не как Берлин, конечно, не так аккуратно, но чисто, опрятно. Европа, понимаете? Думаю, так было заложено архитекторами, их учениками: они понимали, что и как должно быть, логика была.
То же самое сейчас произошло около моей школы на Госпитальном Валу. Конструктивистский поселок снесли, оставили два немецких дома, все застраивают высотками. И роскошная «Четырнадцатиэтажка» с колоннами больше не возвышается над районом. Представьте, какой вид был: высокий берег Яузы, потом лестница, а там стоит она, нарядная, с колоннами! Для меня этот дом идеально вписывался в окружающую среду. Район был вокруг него. Он был доминантой!
Сейчас строят станцию метро «Рубцовская». Я не знаю, во что это может превратиться. Раньше на этом месте был каток – место нашей светской жизни. Все туда ходили зимой. Даже без коньков.
Мы с друзьями ездили в тир на 43-м трамвае, путей его уже нет. Он ходил по Госпитальной улице, Госпитальному мосту, Госпитальному переулку (теперь его, считай, тоже нет) потом по Малой Почтовой, по Старокирочному переулку, и дальше по Бауманской улице. Выходили на остановке «Аптекарский переулок» и шли на Доброслободскую. Если мы сейчас с вами пойдем и разобьем асфальт, мы эти пути найдем, я вам обещаю. Район доходил до Абельмановки – такая была сфера влияния нашего транспорта. На Абельмановке был, кстати, популярный бар, пристройка к дому. Теперь на его месте совсем другое здание, супермаркет.
Интересно, как меняется взгляд на город, когда погружаешься в его изучение. Со мной был один интересный случай не так давно. Я же рос напротив так называемой Рубцовской промзоны, на противоположном берегу Яузы. Мы любили гулять по набережной. Представляете, какой жуткий открывался вид? Заводы, пром 70-х — ужас! Мы гуляли, смотрели на это все и мечтали: хоть бы снесли и построили красивые жилые дома, как на нашей стороне, ведь река, здесь жить нужно.
И вот через годы моя мечта сбывается: промзону закрывают, а на ее месте планируют построить элитный жилой комплекс. Но я защищаю от сноса вместе с коллегами из Архнадзора две водонапорные башни начала XX века, находящиеся там! Когда стали весь этот советский пром разгребать, обнаружили несколько построек дореволюционных времен. Это были части ткацких фабрик. Для тканевого производства нужно много воды, поэтому к началу XX века фабриканты создали свою систему водоснабжения. Два предприятия построили водонапорные башни, которые впоследствии оказались спрятанными между уродливыми советскими корпусами. Они очень красивые, в замковом стиле, как Евлановское здание Электрозавода. Я ничего этого не знал, хотя даже практику проходил на этих заводах радиоэлектромонтажником. Я не знал, что там есть две такие башни! К большому сожалению, сохранить их не удалось.
Старая Москва совсем исчезает? Скоро город будет не узнать?
Сейчас, безусловно, страшное для города время. Но с точки зрения его облика, я считаю, что самый большой ущерб Москве нанесли в 70-е этими постройками, которые сегодня называются «модернизм». Даже здесь, на Ивановской горке и Хитровке, мы с вами найдем эти ужасы.
Кстати, раз уж вы затронули окрестности, не могу не спросить: как вы относитесь к «Арт-гетто «Хохловка»»?
Мне непонятно, почему оно организовано в палатах Емельяна Украинцева. Да, мы можем сказать, что это лучше, чем снести. Но почему бы там не сделать музей Украинцева? Ведь кто сегодня знает про Украинцева? Кому известно, что этот человек нарисовал карандашом флаг Российской империи? Что это один из самых значимых российских дипломатов? Вот это странно.
Теперь здесь будут делать театр, мне кажется, этому месту он органичнее, чем арт-квартал.
Уведу наш разговор немного в другую сторону. Городская тема сейчас на пике популярности. Много активных сообществ. Экскурсий много, мероприятий. И, самое главное, людям действительно интересно. С чем вы это связываете?
Интерес создали увлеченные люди.
Это результат вашей, в частности, работы?
Да, можно и так сказать. Я не верю в то, что все само собой получается. Это результат многолетней работы увлеченных темой людей. Мы же не только сейчас появились, были и раньше. Но о городе меньше говорили, другие были приоритеты, другое время.
Например, знаменитая история со спасением в Басманном районе дома торговца Щербакова в 1986 г. (Бакунинская ул., 24 – прим. ред.) Снос зданий на Бакунинской начался еще в 1974 г. Я это видел. Но тогда меня, ребенка, это не волновало совсем! Детям, кстати, не очень вся эта история интересна, им нужно новое, нужны высокие здания. В 80-е до Спартаковской площади дошло строительство третьего транспортного кольца, ломали местную застройку. Но палаты Щербакова спасли местные жители. А если спасли один дом, то отстояли и несколько улиц. Неравнодушные к судьбе города люди были всегда. Но до 86-го года было страшно что-то сказать и сделать, а сразу после на долгое время это потеряло смысл. В 80-е жизнь была намного хуже, чем сейчас, в 90-е тоже, хотя ужас перестройки сильно преувеличен в СМИ. Но, тем не менее, жизнь была напряженная. Какая Москва? О чем вы? Денег бы заработать! Сейчас у москвичей появилось время, личное пространство, некоторая финансовая свобода: можно чем-то увлекаться. Почему бы не увлечься городом, если есть столько предложений, возможностей, информации?
Роман, последний вопрос. Как я уже сказала, сейчас много городских сообществ, которые занимаются сохранением памяти о районах и местах, просвещением. Чего в их работе не хватает?
Побед. Для того, чтобы гулять, получать удовольствие от знакомства с историей города, хватает всего. Но когда ты понимаешь, что все, абсолютно все, под угрозой, то осознаешь, что всего как раз не хватает. Знаете, я вот думаю, а что если мы действительно победим? Зачем мы будем нужны? Будет как в Италии: через 40 лет здание автоматически переходит в разряд памятника. Что тогда?
Но разве это не самый важный результат? Пусть будет так! Спасибо вам за встречу и интересную беседу.
Опубликовано на сайте «Музей Басманного района«
Записи
