Пикник на обочине
Девятнадцать тезисов о реновации московского Зарядья
Константин Михайлов
1.
В кругу градозащитников новый парк в Зарядье принято было ругать еще до его открытия, но погуляв по нему вечером 9 сентября, я понял, что ничего плохого сказать собственно о нем не могу. Напротив, могу даже сказать хорошее. Это необычный для наших палестин артефакт, он спроектирован и построен с нездешним, скажем так, вкусом. И местами даже с изяществом.
Архитектура его, конечно, в мировом контексте совсем не нова, но для Москвы это в определенной степени новость. Не дешевая, конечно. Однако 14 миллиардов рублей оказались потрачены не только на то, чтобы москвичи развлекались в новом парке и любовались кремлевскими видами, но и на то, чтобы они смогли сделать кое-какие выводы.
2.
Конечно, весь этот «природный урбанизм», все это объединение «дикого» ландшафта с «инфраструктурой междисциплинарного культурного кластера» (цитирую официальный буклет), все эти стеклянные чешуи и изгибы – не менее прекрасно смотрелись бы на ЗИЛе, в Карачарове, Хорошеве-Мневниках или в Коммунарке.
И Кремль с Красной площадью – символы Москвы и объекты Всемирного наследия ЮНЕСКО – не получили бы столь катастрофического соседства.
3.
Но понятно, что на ЗИЛе и в Коммунарке никто такого строить бы не стал. Не прикольно. Не круто.
А в Зарядье круто, потому что Кремль и Красная площадь в разы повышают, скажем так, творческую и социальную капитализацию всего, что находится в их окрестностях, не говоря уж о капитализации экономической.
Новый парк в Зарядье эксплуатирует это свое катастрофическое соседство с Кремлем на всю катушку. Горки, параболический мост, видовые площадки – создатели парка отлично понимали, как использовать географию.
4.
Но они не то что не понимали – они и думать не хотели о том, что несет их творение соседним московским символам.
Никак иначе не могу я расценить все эти распрекрасные и полные уверенности в собственной правоте рассуждения о поступках, которые архитектор должен совершать у стен Кремля, а не слушать тех, кто боится что-нибудь нарушить.
«Поступок» само по себе звучит в этом контексте смешно. Эти стены видели столько, что их не удивить подобными экзерцисами. Ни стеклянным фасадом филармонии, зачем-то воспроизводящим снесенную «Россию», ни прочим «хай-теком».
5.
В любом городе есть святыни, есть такие места, где архитектурные «поступки» невозможны и неуместны. Как и архитектурное самомнение, самохвальство и прочие амбиции.
Если в нашем городе не осталось таких мест, значит, в нем не осталось святынь.
Ничего личного, это ведь не про архитекторов текст, а про всех нас.
6.
Нет, понятно, что все зависит от шкалы ценностей и от системы координат. Грубо говоря, от того, с чем сравнивать.
Если сравнивать парк Зарядье – по градостроительной роли и принципам взаимодействия с Кремлем — с фостеровским проектом эпохи лужковского всемогущества, то он просто прекрасен.
Если сравнивать парк Зарядье с гостиницей «Россия», то он почти великолепен.
Если сравнивать парк Зарядье с проектом высотного здания сталинской эпохи — то он покажется не только гениальным, но даже и гуманистическим.
7.
Можно, конечно, сравнить парк Зарядье с настоящим историческим Зарядьем – тут сравнение будет не в его пользу. Но подлинного Зарядья давно нет, и идеальным оно кажется лишь на фотографиях, и не парк Зарядье убил его.
8.
На открытии парка вечером 9 сентября начальник московского Департамента культуры Александр Кибовский рассказывал, как на совещаниях у Сергея Собянина перебирались варианты разнообразного коммерческого девелопмента, пока из уст мэра не прозвучало – давайте проработаем вариант с общественным парком.
Общественное пространство – безусловно, благо, если оно не становится предметом «урбанизма» в нынешнем столичном варианте. Общественное пространство у стен Кремля – безусловно, благо, если оно не делается предметом наибанальнейшей постмодернистской игры в «контрасты» и «диалог старого и нового».
9.
А в игры, увы, наши и не наши архитекторы и урбанисты играют по своим правилам.
Скромность, смирение, чувство такта, почтение к древностям – это они оставляют нам, боязливым дилетантам.
А они – профессионалы, они совершают поступки.
Их красота требует жертв.
Холмы и горы перекроют виды на храмы?
Ничего, залезайте на холм – и все увидите.
Парящий мост перерезает кремлевскую панораму?
Ничего, зато с моста панорама будет такой, какой до этого никто не видел.
В хартиях ЮНЕСКО что-то написано о негативном воздействии на восприятии памятников Всемирного наследия?
А у нас воздействие позитивное, и ЮНЕСКО нам все позволила.
10.
И я даже не хочу вопрошать: а где та бумага, в которой ЮНЕСКО все позволила? И не хочу спрашивать: вот приедет миссия ЮНЕСКО и вас не одобрит – что тогда?
Бессмысленно.
Не будет ЮНЕСКО за нас охранять и сохранять наши памятники, виды и ландшафты.
Не будет ЮНЕСКО за нас бороться за наши города.
Если мы сами за них не боремся.
11.
И мост, кстати, красивый, и решение смелое, хотя это, наверное, единственный в мире мост у реки, по которому нельзя перейти на другой берег.
Но решительность его создателей – не нова. Еще Никита Хрущев говорил, когда ему пытались заметить наши предшественники, что его вожделенный Дворец съездов перекроет вид на кремлевские соборы: «Ничего, будут с другой стороны смотреть!»
Вот и здесь, шестьдесят лет спустя, все то же самое. Матрица работает. Одно поколение реформаторов сменяется другим, а сумма познаний о доверенном им городе в лучшем случае остается прежней. И представления о градостроительстве в историческом окружении – в лучшем случае пятидесятилетней давности.
Не получается у них, не черпается ничего из ноосферы.
Одну панораму перерезали, ничего, другой полюбуетесь.
И нас еще благодарить будете.
12.
Я, конечно, не застал, как это было при Никите Хрущеве, но московское Зарядье-2017 никто ни с кем не обсуждал вообще.
Выставка проектов – была. Жюри конкурса – было.
А вот обсуждения концепции и деталей реализованного проекта – высоты холмов, общей стилистики, высоты и очертаний отдельных зданий, расположения моста, панорам и видов, визуально-ландшафтного анализа – не припоминаю. Никакого градостроительного совета, никакой общегородской экспертной дискуссии.
А ведь это охранная зона Московского Кремля.
И это в городе, где на «Активном гражданине» голосуют за то, в какой цвет красить дверные ручки.
В общем, «как пожелаем, так и сделаем».
Как в «Вороньей слободке» Ильфа и Петрова.
13.
Нет, я объективен, поэтому сейчас опять начнется позитив.
Очень хорошо и красиво сделан подземный археологический музей. Познавательно, с интерактивными экспозициями и подлинными артефактами с раскопок в Зарядье.
Он занимает примерно сто квадратных метров, насколько я мог оценить на глаз. Из почти 84 тысяч квадратных метров, которые составляет общая площадь всех объектов в парке Зарядье.
Эта пропорция очень хорошо показывает, какое значение создатели парка уделили историческому наследию и историческому значению настоящего Зарядья.
Посреди музея красуется фрагмент могучего белокаменного основания Китайгородской стены, что стояла до 1950-х годов вдоль Москворецкой набережной.
А в печуре ее, в нише с внутренней стороны, со стеклянной инновационной пластины глядит на посетителей персонаж в европейском одеянии. Как рассказывают сотрудники музея, это Петрок Малой, строитель Китай-города.
Еще они уверяют, что через несколько недель их Петрок Малой заговорит. И будет что-то рассказывать москвичам.
А пока вот молчит.
Я его понимаю.
Если бы я был Петрок Малой, у меня тоже не было бы слов.
14.
Парк «Зарядье» нам преподносят теперь как «новый символ Москвы и России».
И никто не спрашивает, с какой это стати Москве и России понадобились новые символы.
Или с какой, например, стати Петербург будет символизировать теперь не шпиль Петропавловки, а «Лахта-центр», еще не достроенный, но уже внедрившийся в городские панорамы.
Кто, собственно, решил, что такие символы достойны соседствовать с проверенными веками символами национальными?
Когда я уже уходил из Зарядья вечером 9 сентября, со сцены доносилась очередная прочувствованная речь: в Москве появился объект новой первоклассной архитектуры, а если вы этого не понимаете, то потом поймете…
15.
Я не хочу ни в чем винить американских проектировщиков и их российских партнеров. Они профессионалы, и у них хорошее портфолио.
Но меня не оставляет ощущение, что к созданию парка в Зарядье они отнеслись как к реновации заброшенной промзоны, как к возвращению к жизни обычного пустыря, заваленного железобетонными обломками.
А все смыслы, вся многовековая история места, вся его роль в городских панорамах и пейзажах, все визуальные взаимоотношения с Кремлем и Замоскворечьем – оказались приложенной к проекту исторической справкой. Оказались пропущены мимо ушей и мимо глаз.
Они смотрели на Зарядье – и видели безобразный пустырь, видели Tabula rasa.
То есть смотрели – и не видели.
16.
Впрочем, давайте спросим себя, каковы альтернативы.
Вот, например, сто лет назад, когда никому в страшном сне не могло привидеться, что район у стен Кремля будут проектировать архитекторы из Северо-Американских Соединенных Штатов, у России был национальный стиль в архитектуре.
И произведения этого стиля было не стыдно видеть рядом с национальными символами.
Этот стиль называют и «русским», и «неорусским» — чтобы не путаться в определениях, проще назвать несколько фамилий. Шехтель. Щусев. Покровский. Кричинский. Васнецов. Малютин.
Этот стиль был вариативен и разнообразен. Он был смел – и вполне практичен, он позволял заказчикам получать все, что они желали – от храмов и музеев до вокзалов и банков. Этими зданиями мы в России до сих пор пользуемся и восхищаемся.
Есть ли у нас сегодня в России что-либо подобное – по классу и художественному совершенству?
Ответ на этот вопрос – одновременно и ответ на вопрос о том, почему у стен Кремля в 2017 году вырастают объекты новой первоклассной архитектуры.
17.
Покойный историк русской культуры Александр Михайлович Панченко сформулировал в одной из книг («Русская культура в канун петровских реформ») крайне важный тезис. Старинная русская культура вовсе не была косной, застывшей, не способной к обновлению. Но в старинной русской культуре, писал Панченко, обновление – «это не «новаторство», не преодоление традиции, не разрыв с нею». Это движение, направленное к идеалу, который находится в вечности, «это попытка приблизиться к идеалу».
Национальный стиль русской культуры начала ХХ века был именно такой попыткой.
18.
В нынешней русской культуре мы наблюдаем, увы, настойчивые поиски иных идеалов. В архитектуре и градостроительстве это заканчивается тем, что высшей доблестью культурных и административных менеджеров считается заманить в Москву и Петербург мастеров калибра Фостера и других представителей «первоклассной архитектуры». Или хотя бы их последователей. Или хотя бы их эпигонов.
Чтобы в Москве и Петербурге все стало наконец на уровне «высших мировых стандартов», по-настоящему, «как у больших». Ради этого ведь не жаль ни Кремля, ни Зарядья, ни «небесной линии».
19.
На самом деле эта тяга к внедрению в московскую почву мировых архитектурных саженцев – проявление глубочайшего провинциализма. Потому что современная архитектура, как осетрина, бывает только первой свежести. И только на своем месте.
А нам – на десятилетия — остается в результате «Пикник на обочине», столь пророчески описанный Стругацкими и нарисованный Тарковским в «Сталкере». Аномальная зона, где совершил однажды техническую посадку звездолет передовой архитектурной и ландшафтной мысли.
В которой сбываются такие желания, что их авторам – когда проходит эйфория — делается страшно.
Опубликовано: Хранители Наследия
Дискуссия о парке Зарядье на «Эхе Москвы» с участием Константина Михайлова:
Записи
11 комментариев