Нежелезные скрепы
Петр Мирошник
Сокровищница отечественного культурного наследия представляется нам наполненной самыми разнообразными предметами. Здесь и сказки Пушкина, и автомат Калашникова, и Третьяковская галерея. Все многообразие материальной и духовной культуры, накопленное веками, хранится в музеях, архивах, библиотеках, на улицах городов и в сердце каждого носителя русской культуры. Такое своеобразное распределенное хранение (как в облачном сервисе), где количество равнозначных копий выступает гарантией сохранности бесценного оригинала, охраняемого, несмотря на это, как зеница ока.
Все сказанное относится в полной мере к рукописям Пушкина или полотнам Левитана. Но как только речь заходит о предметах более крупных, «система хранения» усложняется пропорционально размеру единицы хранения, ее географической удаленности, возможным рискам и средствам, необходимым для обеспечения сохранности. Речь, в первую очередь, об архитектурных памятниках.
В конце прошлого года интернет заполнился картинками в жанре «было — стало» деревянной Никольской часовни из деревни Осередской Холмогорского района Архангельской области. Памятник 1728 года обрел новый облик. Без согласования с органами охраны местные жители на собственные скудные средства заменили деревянную обшивку виниловым сайдингом, а тесовую крышу — ондулином.
Картинки, демонстрирующие катастрофическое непонимание проблемы сохранения памятников, незнание реставрационных технологий и вопиющий правовой нигилизм, заставляют возвращаться к вопросу о том, в каком состоянии сегодня находится деревянная архитектура Русского Севера (сразу можно ответить, что сегодняшнее состояние традиционно хуже вчерашнего), есть ли шансы не утратить ее окончательно и что можно сделать, чтобы сохранить то, что еще не сгорело, не сгнило или не преобразилось подобным образом.
Причины, по которым каждый год страна недосчитывается нескольких деревянных памятников, одни и те же — огонь, гниение и неумелая реставрация. Все они имеют один общий источник — запустение, отсутствие собственника и просто живого человека поблизости, способного присматривать за древним строением.
Не будем здесь говорить об умышленных поджогах — эта проблема актуальна для центров старых городов, где коммерческим интересам застройщика должна быть противопоставлена солидарная позиция местных властей, органов охраны памятников и градозащитников.
Здания деревянных церквей, если они не были перевезены в музей под открытым небом, часто находятся в малонаселенных и отдаленных местах. Навсегда покинутые деревни, где нет дорог, электричества и жителей — типичное окружение ценнейших памятников.
Уникальным вкладом нашей страны в историю мировой архитектуры принято считать авангард XX века и деревянное зодчество. Последнее может в буквальном смысле полностью исчезнуть на наших глазах… Дерево — материал недолговечный. Самые древние деревянные церкви — конца XV века, сохранившиеся гражданские сооружения — значительно младше. Казалось бы, все древние деревянные памятники должны опекаться особо тщательно. Никто не возьмется точно оценить количество существующих на сегодня старых деревянных храмов, достоверно их всего около 500. За последние пять лет сгорели или обрушились примерно 40 деревянных церквей. Такая статистика вместе с накапливающимся процентом износа пока сохраняющихся зданий позволяет многим специалистам утверждать, что точка невозврата уже пройдена.
Нетипичные случаи складываются в статистику. На Пасху 2013 года в крест Покровско-Власьевской церкви в Лядинах Каргопольского района ударила молния.
Лядины — достаточно крупный населенный пункт. Единственный в Каргополье тройной ансамбль (летняя и зимняя церкви и колокольня) оберегался местными жителями. Храмовый комплекс определял жизнь села. В селе существует два домашних музея, местные жители как могут развивают туризм и поддерживают свои памятники. Туристы, естественно немногочисленные, приезжали сюда каждый день.
Местные жители вызвали пожарных. Все имеющиеся поблизости пожарные расчеты приехали вовремя. И два часа вместе с местными наблюдали, как тлел крест, а затем разгорался пожар. Струи воды просто не доставали до верха 42-метрового храма. Двухэтажная Покровско-Власьевская церковь и колокольня сгорели полностью. Уцелела только недавно отреставрированная Богоявленская церковь.
Чтобы понимать ценность утраченного: тройных ансамблей на всю страну до пожара в Лядинах было восемь (8!). Самый известный — Кижский погост. Даже белокаменных домонгольских храмов, таких как храм Покрова на Нерли, в России в несколько раз больше .
Пожар от удара молнии предотвратить невозможно. Сгоревшие памятники были оборудованы молниеотводами, а с задачей подачи воды на необходимую высоту не могут справиться даже в Москве. Когда в марте 2015-го загорелась колокольня Новодевичьего монастыря, струи воды так же не добивали до горящей главы. Спасением могли бы стать стационарные системы пожаротушения, специально спроектированные под каждый конкретный памятник.
После пожара довольно быстро было принято решение о воссоздании сгоревших церкви и колокольни. Без ответа остается вопрос о финансировании такого воссоздания в регионе, где денег на реставрацию не было никогда.
Утраты Лядинского погоста не ограничиваются сгоревшими храмом и колокольней. В 90-е, когда у местного лесхоза не было денег, чтобы выплатить сотрудникам зарплату, на дрова были разобраны амбары XIX века, окружавшие храмовый комплекс. Никто не считает исчезающие деревянные жилые дома и другие гражданские постройки. Ежегодно они горят и сносятся сотнями, пока в какой-то момент не обнаруживается, что вот этот дом был последним деревянным домом.
Уникальная сохранность Лядинского погоста определялась не только наличием памятников, но и столь важным для памятников естественным окружением. В Лядинах люди продолжают жить в домах, многие из которых достойны оказаться в музее, и пользуются колодцами с огромным подъемным колесом. В школьном кружке восстановили местные технологии изготовления набивных льняных тканей. Сохранить памятник проще в естественном окружении, а аутентичность делает памятник на порядок более ценным, наполняя его жизнью. Это называется «Живите в доме, и не рухнет дом».
Иерархически устроенное единство памятника, ансамбля, исторической архитектурной среды и бытового уклада — идеальная модель сохранения любого объекта культурного наследия. Проблема в том, что практически повсеместно это единство разрушено, и воссоздать его искусственно не получится никакими средствами. Население северных городов и деревень последние сто лет неуклонно сокращается. Переломить эту тенденцию вряд ли удастся. Покинутые памятники вынуждены жить в новых условиях — в окружении вновь выросшего леса.
В нескольких десятках километров от деревни Лядины в чистом поле стоит шатровая церковь Михаила Архангела в селе Красная Ляга. Вернее, не в селе, а в урочище. Села давно нет, церковь 1655 года стоит совершенно одиноко. Вокруг ни одного дома. Сюда постоянно заезжают дикие туристы, а в летний сезон храм реставрируется силами добровольцев. Одним из диких туристов несколько лет назад был автор этих строк. Приехав вечером к церкви, я обнаружил не потушенный костер, оставленный, видимо, теми самыми добровольными реставраторами. Ветер раздувал огонь, вокруг была сухая трава и стройматериалы — такое же сухое дерево, заготовленное для реставрации. Костер я потушил и, возможно, спас памятник.
После пожара в Лядинах в реставрационном сообществе вполне серьезно обсуждался вопрос разборки и переноса в музейные комплексы красноляжского храма и других ему подобных. Красная Ляга и соседняя Кучепалда были покинуты жителями после того, как в карстовые воронки ушла вода. Это означает, что организовать пожарный водоем не удастся. Состояние дороги также не вызывает энтузиазма. Сумма этих факторов критически повышает вероятность полного уничтожения памятника огнем.
Большинство деревянных памятников, покинутых людьми, живут в ситуации выбора между двух сценариев. Быстрая смерть от огня или медленная — от гниения.
Единственная сила, пытающаяся противостоять второму закону термодинамики в северной глуши — добровольные реставраторы. Большую часть этих добровольцев называть реставраторами совершенно некорректно. Работы, которые они проводят, — в первую очередь спасательные и противоаварийные. Огню и гниению противопоставляется выкашивание травы и вырубка близко стоящих деревьев, устройство пожарных водоемов, починка прорех в крыше, заколачивание выбитых окон. Бюджеты подобных работ складываются из добровольных пожертвований, которых хватает только на покупку материалов, — редко эти суммы достигают сотен тысяч рублей. Люди, как правило, работают бесплатно.
Памятники, не числящиеся на балансе муниципалитетов, не имеют шансов на государственную реставрацию. Те же, которые этой реставрации дожидаются, очень часто в ее результате бывают изуродованы до неузнаваемости. Реставрационные работы могут затягиваться на годы, в течение которых объект может быть просто уничтожен. Ильинская церковь в Белозерске 1690 года разобрана в 2010 году. Затем частично собрана — с грубыми нарушениями — и разобрана вновь. С тех пор сменилось несколько подрядчиков, поскольку каждый год закон требует проводить новый конкурс. Все это время древние бревна лежат под открытым небом. Многие профессионалы сегодня готовы считать памятник окончательно утраченным.
Причина не только в 44-м Федеральном законе, требующем выставлять на торги по принципу — «кто меньше?». Почти всегда снижение стоимости означает несоблюдение технологии, и в результате — уничтожение памятника. Принципы расчета стоимости таковы, что квалифицированный реставратор получает за свою работу во много раз меньше, чем рабочий на обычном строительстве. В деревянной архитектуре этот разрыв особенно заметен.
В результате квалифицированный реставратор деревянных памятников — это, как правило, голодный фанатик своего дела, всегда проигрывающий на конкурсе непрофессионалу, предложившему меньшую цену и сделавшему работу на таком низком уровне, что реставрацией в строгом смысле ее назвать нельзя. Реставрационную отрасль необходимо вывести из-под действия 44-го закона. Его принципы не могут сочетаться с принципами, лежащими в основе реставрации памятников.
Государственной реставрации есть несколько альтернатив.
Самодеятельность, приводящая к плачевным результатам. Такова описанная история с сайдингом, так часто поступают плохо образованные провинциальные батюшки, решившие на пожертвования прихожан придать храму больше благолепия. Но почти всегда негосударственная реставрация от государственной отличается тем, что в основе ее лежат благие намерения.
Добровольческая реставрация, направленная в первую очередь на консервацию и противоаварийные мероприятия, редко доходит до стадии собственно реставрационных работ. Недостаток денег — основная причина. Реставрация требует участия профессионалов, оплаты их труда, оплаты проектных работ, согласования работ и многого другого.
Когда у добровольческого проекта появляется серьезное финансирование, называть его добровольческим можно только условно.
Москвич Андрей Павличенков купил в 2011 году заброшенный терем в 30 километрах от Чухломы. В огромном доме разбогатевшего крестьянина-отходника Мартьяна Сазонова в советское время размещалась колхозная контора, но с 70-х годов терем стоял брошенным. В отсутствие дорог и электричества — не осталось и населения.
Терем был разобран, перевезен на реставрационную базу в Кириллов, отреставрирован профессионалами, сохранившими большую часть подлинных бревен, и вновь собран на старом месте. Реставрация интерьеров и приспособление здания под гостиницу продолжается и сегодня, хотя терем уже принимает гостей, являясь уникальным туристическим объектом.
Вероятно, вложения не окупятся никогда. К стоимости реставрации следует прибавить затраты на урегулирование прав собственности на несколько разрушенных деревенских домов, строительство дороги и другие инфраструктурные составляющие. В тереме постоянно живут и работают несколько человек. Наверное, этот самый дорогой путь является и единственным эффективным. Но найти хозяина даже для деревянных жилых домов, а не только для брошенных церквей, сегодня кажется нереальным.
Сам Андрей, глубоко разбирающийся в проблемах деревянных памятников, пишет о стоимости работ по их сохранению следующее. «Все, что осталось из объектов уровня Лядин (а это 30, максимум — 40), можно отреставрировать и содержать в идеальном состоянии с бюджетом 100 миллионов евро на следующие 10–15 лет. Это, по-моему, стоимость двух МБРК «Тополь», или, к примеру, на такую сумму импортируется дорогих иномарок для чиновников за две-три недели».
Будущее российского деревянного зодчества нельзя назвать неопределенным. Часть памятников будет обязательно отреставрирована. Другая часть — навсегда утрачена. Если сегодняшние тенденции не изменятся, то процесс этот остановится через 10–20 лет. Это достаточный срок, чтобы все, что может сгореть или сгнить — сгорело и сгнило.
Вероятно, единственным выходом в сегодняшней катастрофической ситуации является масштабная государственная программа спасения деревянных памятников. Масштабной ее можно назвать весьма условно — финансовые затраты на несколько десятков или даже сотен памятников совершенно не сопоставимы с затратами на строительство мостов, стадионов и даже затратами на иную реставрацию. Стоимость длящейся несколько лет реставрации Преображенской церкви Кижского погоста превышает 300 млн рублей. Десятки миллионов потрачены на незавершенную реставрацию Ильинской церкви в Белозерске. 285 млн рублей в 2016 году государственный бюджет выделил «Российскому военно-историческому обществу»…
Опубликовано «Культтриггер«
Записи
