Архнадзор

Опубликовано bg.ru

В октябре исполняется четыре года с тех пор, как кресло столичного мэра занял Сергей Собянин. За это время Москва изменилась, многие считают, что в лучшую сторону. Город сменил градостроительную повестку, власти говорят о гуманизации городской среды, диалоге с общественностью и новой культурной политике.

Однако ситуация с сохранением историко-архитектурного наследия, кажется, почти не изменилась со времен мэра Юрия Лужкова. Координатор движения «Архнадзор» Рустам Рахматуллин рассказал, что потеряла Москва за четыре года и какие потери еще впереди.

— Как изменилась ситуация с незаконными сносами в Москве при Собянине?

— Поначалу многим казалось, что ситуация изменилась радикально, и в лучшую сторону. Это было связано со снижением инвесторской и девелоперской активности.

Главный рычаг новой администрации – межведомственная Градостроительно-земельная комиссия (ГЗК), которая юридически не существует, но принимает основные решения, в том числе просеивает московских застройщиков. Эта комиссия сбила строительный бум в центре города уже в начале четырехлетнего срока Собянина. В течение следующих лет мы наблюдали, кто сумел просочиться через это сито.

Постепенно строительная активность в центре стала возобновляться, может быть, не в таких масштабах, как прежде, но все-таки довольно чувствительно. Каждый случай сноса или губительной реконструкции аккуратно прикрывается разными юридическими крючками.

В случае со стадионом «Динамо» придумали поменять тип охранного статуса, на словах превратив его из памятника в достопримечательное место, но даже не выпустив устанавливающий документ. Просто в какой-то момент власти стали говорить, что стадион является достопримечательным местом. А это означает, что ему предписывается градрегламент, по которому три четверти стадиона и снесли. Все органы правительства Москвы, имевшие к этому отношение, несут солидарную ответственность за то, что стало с «Динамо».

— Какие еще методы используются помимо изменения статуса памятников?

— Например, манипуляция с адресом. В случае с усадьбой Шаховских (где строится Геликон-опера) был использован именно этот прием. Тогда задним числом состав памятника сократили до одного углового строения, ссылаясь на то, что в адресе усадьбы есть… дробь. Это как если бы от любого сложившегося ансамбля, монастыря или больницы, имеющего дробь в адресе, оставили только угловое здание, а все остальное застроили или поломали. Сейчас на месте снесенной усадьбы Шаховских в Калашном переулке строится нечто чудовищное из бетона.

Традиция юридических и словесных манипуляций усвоена этим правительством Москвы от предыдущего. Таких примеров, к сожалению, немало. Интерьер «Детского мира», который начали уничтожать еще при Лужкове, вполне мог быть сохранен, если бы новая администрация города вернула его в предмет охраны памятника. Вместо этого там сейчас создается новое внутренне убранство, архитектурное решение которого градозащитников уже не интересует.

То есть новая администрация города сыграла в старую игру – снос путем сокращения предмета охраны. Словом, старые методы незаконных сносов не исчезли, а новые добавились.

— По какому принципу Градостроительно-земельная комиссия выносит те или иные решения?

— Это как раз совершенно непонятно. Почему одни застройщики проходят сито, а другие нет? И учитывается ли при этом историко-культурный аспект? Было ли Градостроительно-земельной комиссии известно о доме Болконского хоть что-то, кроме того, что при Лужкове в интересах застройщика его лишили охранного статуса? Не уверен.

Сейчас дан зеленый свет новому строительству на Большой Никитской, 9, в усадьбе графа Льва Разумовского, снятой с охраны вместе с домом Болконского. Известно ли комиссии, что это за здание, какова история снятия его с охраны, и понимают ли члены этой комиссии, что сносы в усадьбе вызовут общественный резонанс? У меня нет ответа на этот вопрос.

— Все ли сносы происходят с согласия властей? Ведь, например, дом Прошиных на Тверской-Ямской был снесен вопреки решению рабочей группы правительственной комиссии по вопросам градостроительства в охранных зонах. Именно поэтому застройщик и был наказан.

— Это еще одна важная проблема: правительство Москвы зачастую не может контролировать самовольные действия застройщиков. Главная утрата года – памятник федерального значения, палаты Киреевского XVII века на Остоженке, почти полностью разобранные по кирпичу, – как раз из этой серии. Мосгорнаследие сейчас возбудило административное производство, проводит следственные действия в рамках своей компетенции.

Но работа Мосгорнаследия еще и в том, чтобы присутствовать на объекте во время реставрационных работ. Согласно проекту, памятник должен был быть просто отреставрирован. Фасад дома Прошиных – пример нестатусной исторической застройки – был уничтожен по той же причине: отсутствие контроля со стороны властей.

— Сколько всего утрат понес город за эти четыре года?

— В электронной «Черной книге утрат», опубликованной на сайте «Архнадзора», уже 60 объектов, но это только первый информационный слой, то есть объекты, ценность которых очевидна всем. Есть и более специальные вещи, которые образуют «второй слой».

— Какие объекты сейчас находятся под угрозой?

— Уже ломается руина Выставочного зала Академии живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой, 21, то есть во дворе нынешней Академии Глазунова. Вместо того чтобы интегрировать в проект реставрации частично сохранившиеся к нашему времени стены, их сносят, а на расчищенном месте собираются строить выставочный зал в формах иной архитектуры. Грозит снос комплексу доходных домов Привалова работы архитектора Нирнзее на Садовнической улице, 9. Кроме того, происходит разрушение промышленных комплексов в разных местах города.

Вандализм заново набирает обороты, и я не вижу никаких структурных мер на уровне городского законодательства, кроме роста штрафов, которые могли бы этому препятствовать. Мы видим и знаем, что все сносы придерживались до окончания выборов в Мосгордуму, а сейчас они развернутся с новой силой.

— Строительство каких новых объектов вызывает у вас наибольшие опасения?

— Например, проект новой штаб-квартиры «Роснефти» — это продолжение того катастрофического срыва масштаба, который задан московским Сити. Но хочется обратить внимание и на менее масштабные проекты.

Например, в Ордынском тупике готовится снос исторической застройки ради строительства модернистского здания компании «Баркли», которое создаст новый фон для церкви Всех Скорбящих на Ордынке. Проведен конкурс, в жюри которого участвовали почтенные люди. Однако решение о сносе еще не принято, телега катит впереди лошади, и члены жюри поучаствовали в беззаконном деле.

— К утратам относят и те объекты, которые утратили исторический облик в процессе реставрации или реконструкции. Есть ли удачные примеры таких работ?

— Реконструкция памятников запрещена законом, поскольку это слово означает «изменение параметров». Реставраций много, и это норма. Например, с участием городского или федерального бюджета реставрируются храмы. Можно вспомнить церковь Климента Римского на Пятницкой улице с ее уникальными иконостасами.

Вообще, если называть удачей реставрацию выше среднего проектного и исполнительского уровня, таковые призван определять правительственный конкурс «Реставрация года». Но после того, как в нем победил «Дом Всеволожских» на улице Тимура Фрунзе, 11, то есть полный новодел на месте древнейшего деревянного памятника города, результаты конкурса перестали быть критерием качества.

— Чем объясняется столь низкое качество реставрационных работ? Только действием 94-го федерального закона о госзакупках, по которому предпочтение отдается самым дешевым предложениям?

— Нет, еще развалом производственной базы реставрации в годы становления рынка, соглашательством проектных организаций в те же годы, а также кризисом высшего реставрационного образования. Архитектор без реставрационного образования, но с лицензией, надзирает над гастарбайтером; результат налицо.

— Стала ли общественность больше влиять на процессы сохранения наследия?

— Пожалуй, да, если говорить о влиянии общественного мнения. Прежняя городская администрация пыталась парировать градозащитную риторику, а нынешняя пытается осваивать ее сама. Возможно, искренне. Однако участие общественности в принятии решений, то есть в работе площадок, на которых такие решения принимаются, ограничено и будет ограничиваться дальше.

У «Архнадзора», например, есть голос только в пресловутой Сносной комиссии, но и там «контрольный пакет» голосов принадлежит чиновникам. Сносная же комиссия, по определению, не должна заниматься памятниками, поскольку слова «памятник» и «снос» нигде в законе не стоят рядом. И в этом смысле ответ на ваш вопрос – «нет».

Кроме того, городская власть намеренно вносит разделение между «общественностью» и «экспертами», привлекая некоторых в Архитектурный совет Москомархитектуры и в Научно-методический совет Мосгорнаследия. В той мере, в какой приглашенные туда эксперты сохраняют общественный темперамент, можно говорить об общественном влиянии на этих площадках. Но часть экспертов, как и при Лужкове, соглашаются подыгрывать мэрии, пестуя свой снобизм.

 Распечатать статью

Опубликовано 4 октября 2014 в 18:43. Рубрики: Городская трибуна, Тревога.
RSS лента комментариев к этой записи. Вы можете оставить комментарий, или трекбек с Вашего сайта.