Реставраторы-рецидивисты
Александр Можаев о главной московской утрате минувшего лета
Есть известная с 1990-х годов краеведческая правда: дома 17 века сносят только в Москве. Потому что Москва — единственный в России город, который может себе позволить колоть орехи допетровской древностью, в других городах таких домов почти нет. Средневековые жилища, называемые палатами, исчисляются пальцами одной-двух рук лишь в Пскове, Нижнем Новгороде, Гороховце да Ярославле, и есть ещё ряд городов, где имеются штучные «дома воеводы». Древняя Москва была столь выше иных селений, что вела счёт палатам на сотни, кое-что сохранилось поныне. Нам есть, что терять, но тем позорнее утрата каждого нового адреса: мы губим старейшие, а оттого вернейшие знаки московской столичности, унижаем её былинную славу и достоинство.
В лужковские годы, когда поголовье палат сокращалось примерно на единицу каждые два года, так называемые палаты Киреевского, стоявшие в руинах не где-нибудь, а на златокипящей Остоженке, были одним из самых тревожных адресов города. Два древних этажа со сводами, нишами-печурами и уникальным киотом для иконы на внутренней стене здания, и третий, надстроенный сразу после Пожара, в 1814-м. Мы с коллегами тогда много сил потратили, чтоб привлечь внимание к гибнущему памятнику – писали в инстанции, таскали в забомжеванные развалины телевидение. Я для пущей наглядности нарисовал картинку, мечту о том, как сказочно могла бы выглядеть эта неприглядная с виду рухлядь в прожектируемом будущем.
Этим летом идём с коллегами по Остоженке и видим, что дом обнесен высоким забором, на котором сообщается, что реставрация, наконец, начата. Там же висит большая распечатка того самого рисунка с указанием моего авторства. Вот, говорю, коллеги, этот день мы приближали, как могли, а на самом деле и мечтать-то боялись, а будущее здесь и оно прекрасно, аминь. А потом обошел вокруг, заглянул в щель с другой стороны забора – а дома-то и нет. Штабеля кирпичей и незначительные объедки нижнего этажа. Читаю внимательней: заказчик работ – Зачатьевский монастырь, проектировщики-подрядчики — ООО «Рыжов и Ко» и «Капитель».
Монастырь у нас всегда стоял на хорошем счету, не только добросовестно починяя вверенные ему памятники, но устроив на своей территории замечательный подземный музей, поэтому снос его именем стал неожиданностью. А реставратор Александр Рыжов, наоборот, не удивил: в 2005 году он отличился ликвидацией одного из лучших московских памятников, Шталмейстерского дома на Волхонке (тоже 17 век и Пушкинский адрес одновременно). Тогда, по просьбе влиятельного инвестора, Управление охраны памятников согласовало демонтаж здания как допустимый метод реставрации (!), а Рыжов взялся за исполнение заказа. Скандал был замят и метод реставрации через ликвидацию не только вошел в практику, но стал образцовым: в прошлом году лауреатом премии «Московская реставрация» стал дом Всеволожских – старейший деревянный особняк Москвы, в котором по завершении работ не осталось ни одного подлинного бревна.
Логично, что история повторилась. Мы с коллегами написали запрос в Москомнаследие с просьбой расследовать пропажу федерального памятника и получили, увы, предсказуемый ответ. Проверкой выявлены работы «не предусмотренные разрешением, а именно: разборка надстройки 19 века», всего лишь. У меня, однако, все ходы записаны. Достаточно взглянуть на прилагаемые фото, чтоб убедиться, что второй этаж также отсутствует полностью, что половина стен подклета сложена заново и что после проведенных пять лет назад противоаварийных работ здание было далеко не в том состоянии, чтоб рассыпаться без посторонней помощи.
Нежелание поднимать скандал оказалось выше очевидности, это бывает. Странно другое – состоящий на хорошем счету монастырь вообще никак не прокомментировал происшествие. Вероятно, его руководство могло быть введено в заблуждение реставраторами-рецидивистами, предложившими более дешевый вариант. Вероятно, монастырское руководство не обязано разбираться в методических тонкостях и может не знать, почему памятник трехсотлетнего возраста нельзя разобрать и собрать, как детский конструктор. Но объяснить происшедшее, выразить сожаление в том, что беда произошла на вверенной им территории, кажется было бы необходимо.
Может быть, ответственные лица и вправду не считают происшедшее особой драмой – ну да, неприятность, но вон и краеведы подтверждают, что 17 век у нас не последний, а с неким Киреевским детей и подавно не нянькать. Но в том и штука, что именно детей, именно нянькать, нам всем, здесь присутствующим. Позвольте мне на правах того, чьё имя написано на заборе, рассказать о том, чью память за этим забором только что пустили по ветру.
Петр Киреевский, 1808 года рождения, говорил на семи языках, в молодости занимался переводами Шекспира и Байрона. Цель жизни – служение «для блага отечества», только так. Некоторые эпитеты современников: «великий печальник за русскую землю», «человек хрустальной чистоты и прозрачности», человек с «невиданными миссионерскими способностями». Отдельное мнение Ивана Тургенева: «Его нельзя не полюбить».
Пётр Васильевич был одним из ведущих собирателей и спасателей русского фольклора в ту пору, когда по деревням ещё цвели (но уже начинали отцветать) самые заветные диковины песенного творчества, от былин киевского цикла до обрядовых песен, уходящих корнями в ещё более глубокую древность. Мы бы не знали их, если бы не скромный подвиг Киреевского «с палкою в руке и котомкой на плечах отправившегося странствовать туда, где следы старины сохранились живей и ярче».
Мы их, впрочем, и теперь не знаем, то есть знают немногие специально обученные. Но Киреевский увлек за собой многих своих современников, включая Пушкина и Гоголя, Даля и Ершова, которые не только обращались к нему за консультациями, но и помогали в работе, поставляя лично записанные песни и сказания. А отсюда рукой подать до сказок Пушкина, благодаря которым без малого 200 лет русские люди с детства учатся не забывать, что значит быть русскими.
Погибший остоженский дом – не просто главный московский адрес Киреевского, это его портрет, лучший, и до сего момента, увы, единственный памятник герою. Известно, что Киреевский, «душа глубокая, горячая, но несокрушимо одинокая», единолично «занимал верхний этаж, где помещалась большая комната с неровным щелистым полом. Мебели всего было ветхий диван да окованный железом сундук, запертый висячим замком. Дом был старинный, с железной наружной дверью и с решетками у окон каждого этажа, точно крепость». Собиратель древностей ценил древность своего дома, берёг его в ту пору, когда допожарные постройки повсеместно переделывались в соответствии с ампирной модой. Палаты Киреевского были как раз тем заветным сундуком сказок, в котором он хранил наши былинные сокровища.
Итак, ещё раз: уничтожен единственный памятник соратнику Пушкина, вдохновителю Билибина Тому, без кого не было бы Русской Сказки, на которой здесь издавна воспитывают детей и будут воспитывать до скончанья русских времён, потому что ничего «замещающего» создать невозможно. Точно также невозможно построить заново почивший дом Петра Киреевского, в те ещё годы сетовавшего, что в русских песнях «вместо прежней красоты и глубины чувства встречается безобразие нравственной порчи, вместо прежней благородной прямоты — ужимистый характер сословия лакейского».
Мы с коллегами выражаем пламенную надежду на то, что хотя бы на этот раз преступление будет расследовано должным образом и рецидивисты лишатся реставрационных лицензий — теперь это вопрос не только принципиальный, но и стратегический.
Опубликовано Вести.ру
Фотографии А.Можаева, А.Новичкова.
Записи
10 комментариев