Архнадзор

Рустам Рахматуллин

В этом году старая Москва опять несет критические потери.

Прямо в новогоднюю ночь, дурным предзнаменованием всего дальнейшего, были снесены постройки «черного двора» Новоекатерининской больницы на Страстном бульваре, 15. Дом Мельникова (Кривоарбатский переулок, 10) пошел трещинами, а на меже его двора вырыт котлован, продолжается стройка на месте снесенного в прошлом году дома Мельгунова (Арбат, 41). В ночь на 10 марта началось и неумолимо продвигается вперед уничтожение дома Болконского (Воздвиженка, 9). В ночь на 31 мая разом разрушена половина Кругового депо Николаевского (Ленинградского) вокзала в глубине Комсомольской площади (дом 3/30). Между этими событиями было еще и строительство вертолетной площадки в Тайницком саду Кремля.

На внешний взглаяд, это откат в 2000-е годы. Митинговый лозунг 2011 года, родившийся после сноса усадьбы Шаховских и Соборной мечети: «Сергей Семеныч, не будь Юрмихалычем», — хочется переписать в том смысле, что Сергей Семенович стал им. Но это недостоверная и контрподуктивная картина происходящего.

Федеральное управление

Завоевания московской градозащиты накануне и после отставки Лужкова неоспоримы. Это не только адресные (Боровицкая и Хитровская площади, Провиантские склады, Синодальный дом, дом Быкова, палаты Гурьевых, Расстрельный дом, Театральный дом Поленова, типография Лисицкого, гостиница Шевалье…), но и системные успехи. Утверждение тысячи территорий памятников после критики Генплана, переход заказа градрегламентов исторического центра из архитектурного ведомства в охранное, утверждение императивного (одностороннего, а не договорного) порядка выдачи охранных обязательств, расторжение сотен инвестиционных контрактов — все это вкупе с градозащитной риторикой власти дало старой Москве новый шанс. Но это не победа, это лишь ее залоги.

Главный из них — отсутствие перспективы у вандализма. Что прекрасно видно на примерах Казани, Екатеринбурга, Нижнего Новгорода. Исчерпана стратегия сырьевого отношения к исторической недвижимости, то есть стратегия извлечения дохода и сверхдохода из нее через ее уничтожение или трансформацию. А любой тактический успех вандальной партии вызывает усиление антивандального движения.

Но у Москвы есть коренное отличие — столичность. Смещение Лужкова означало возвращение столичности в столицу. Губернатор, конфликтовавший с Кремлем, превращал столицу в провинцию. Все в этой провинции, включая архитектуру, было лужковским, а не «царским». Вот ясная картинка: до последних лет Кремль не подсвечивался по ночам, а по периметру Кремля все сияло. Сегодня в городе нет власти, кроме кремлевской, она лишь опосредована властью наместника, а в собственных стенах и рядом с ними Кремль распоряжается в обход мэра.

До начала 2012 года вандализм был еще вполне лужковским. Под усадьбой Шаховских, под Соборной мечетью, под «Детским миром» рвались старые мины, не обезвреженные Собяниным. Впрочем, с ведома администрации президента. При этом у «Детского мира», был уже новый хозяин, как и у стадиона «Динамо», вскоре снесенного, — банк ВТБ, ходящий в Кремль не через мэрию. Тогда же сердюковское Минобороны бесконтрольно крушило что-то в Фанагорийских казармах на Бауманской улице, 57, и мэрия даже не могла войти туда с проверкой. Тогда же Большой Знаменский переулок в квартале Минобороны выпал из уличной сети в категорию земель оборонного назначения, что перекрыло доступ к усадьбе Щукина (дом 8). Тогда же Управление делами президента устроило блицкриг в Александровском саду, превратив его в зеленую пустыню.

Главные потери и угрозы 2013 года становятся в этот же печальный ряд. И «Российские железные дороги» (уничтожающие свое древнейшее депо), и безвестный Центр развития межличностных коммуникаций (поедающий дом Болконского) принадлежат к числу так называемых федеральных застройщиков. А вырубленные деревья Тайницкого сада и уродование кремлевской панорамы прямо ложатся на совесть Управделами президента.

Теперь важно понять, идет ли речь о досадных исключениях из новых правил обращения со старым городом — или о системе исключений как о части новых правил. Нужен разбор примеров.

Круговое депо

Круговое депо Николаевского вокзала — старейший памятник русских железных дорог — возведено в 1840-е годы придворным архитектором Константином Тоном, автором Большого Кремлевского дворца и храма Христа Спасителя.

Нынешним железным дорогам депо не нужно, компания РЖД продала его, спроектировала «четвертый главный путь» так, словно памятника не существует, и снова купила — на слом. Госэкспертиза утвердила проект с полным сносом депо, поскольку не была поставлена в известность о его охранном статусе. Усилиями градозащитников и экспертов статус «выявленного» памятника был подтвержден, а предмет охраны принят в полном объеме. В 2011 году департамент культурного наследия Москвы согласился с положительным актом экспертизы.

Следовало проектировать путь заново, в правовом поле, но тут Москва спасовала перед Якуниным, который настоял на сносе половины здания. Решение мэра об отнесении Кругового депо к числу объектов культурного наследия регионального значения так и не состоялось, чтобы не позориться вконец, когда на площадку выйдут экскаваторы.

Однако выявленный памятник охраняется наравне с реестровыми. Как экскаваторы обошли это препятствие?

Для начала за проект со сносом 40% здания проголосовали на московской межведомственной Комиссии по градостроительной деятельности, в просторечии — «Сносной», на четыре пятых состоящей из городских чиновников. Однако понятия «памятник» и «снос» нигде в законе не стоят рядом, одно исключает другое. «Сносная» комиссия существовала и существует как раз для того, чтобы решать судьбу зданий, не являющихся памятниками. Торжественное упразднение Собяниным «Сносной» Лужкова сопровождалось критикой «обвинительного уклона» в ее работе; однако при Лужкове комиссия не притрагивалась к памятникам, для их уничтожения применялись другие механизмы. Понятие «градостроительная деятельность» в названии комиссии лишь подчеркивает границы ее полномочий, поскольку на теле и на территории памятников таковая деятельность не осуществляется. Граддеятельность — это новое строительство и изменение параметров старых объектов, тогда как памятник есть завершенное творение, подлежащее исключительно реставрации. Но если правительство Москвы само нарушило процедуру, что мешает инициаторам сноса ссылаться на решение «Сносной» комиссии?

И все-таки неловко, ведь существует еще прокуратура, хотя бы и карманная, транспортная. Существуют градозащитники, эксперты, СМИ… Владимир Якунин ни за что не придумал бы того, что придумали министр правительства Москвы, начальник охраны памятников Александр Кибовский и его заместители. А именно: проект со сносом половины круга называется проектом реставрации с приспособлением к современным условиям. Собственно, он и не может называться по-другому, если здание — памятник. А на такой проект нужна очередная экспертиза, с которой департамент культурного наследия соглашается, чтобы после выдать разрешение на строительство.

Авторы подобных экспертиз входят в специальный пул. Угадать фамилии нетрудно, поскольку их, в свете внимания градозащитников и СМИ, не становится больше. Архитекторы Виктор Виноградов, Олег Савельев и Александр Тренин выдали уникальный акт. Честно отметив, что проект «приспособления» противоречит предмету охраны Кругового депо, авторы сделали заключение в том смысле, что и хрен с ним. Нет, они не стали врать, что сносимая часть построена в XX веке из силикатного кирпича. Здание сохранилось целиком, и отлично. Двадцать два паровозных стойла совершенно одинаковы, девятью больше, девятью меньше — какая разница. Зато у народа будет новая железная дорога. А когда дорога станет народу не нужна, девять стойл легко построить заново по образцу других тринадцати. И это не шутка, это краткое содержание текста.

Надо ли говорить, что экспертиза не была официально опубликована, и потребовались кулуарные усилия, чтобы ее добыть. Надо ли говорить, что обещание Мосгорнаследия публиковать экспертизы не выполняется уже два с половиной года, как не выполнялось предыдущие двадцать лет. Надо ли говорить, что согласование проекта и разрешение на работы подписано не самим Кибовским, а его заместителями.

«Архнадзор» подал на Мосгорнаследие в суд за согласие с такой экспертизой, призвал министра культуры отозвать экспертную аттестацию ее авторов, а мэра и того же министра — проверить г-на Кибовского на должностное соответствие. Конечно, мы понимаем, что соответствие стопроцентное. Очень уж сложные ставятся задачи, не всякий справится. Но — вдруг?

Дом Болконского

В отличие от прочих вымышленных адресов «Войны и мира» «старый мрачный дом на Воздвиженке» отыскивается безошибочно, поскольку принадлежал князю Николаю Сергеевичу Волконскому — деду Толстого по матери, устроителю Ясной Поляны, прототипу старого князя Болконского. Дом строился екатерининским генералом Грушецким, а Волконский купил его у Муравьевых-Апостолов, которые переехали на Старую Басманную.

К слову, несколько дней назад арендатор дома на Басманной Кристофер Муравьев-Апостол праздновал окончание реставрации и открытие музея. Тем же часом на Воздвиженке продолжали ломать другой его фамильный дом…

История дома после Волконского не менее важна, чем до: сам Толстой не застал деда и не владел домом, но бывал здесь на балах у позднейших владельцев. Здесь увидел княжну Прасковью Щербатову — Кити Щербацкую из «Анны Карениной». И в романе «Воскресение» Нехлюдов все кружит вокруг Воздвиженки, как сам Толстой — вокруг утраченного дома. Вспоминается другая утрата — главный дом в Ясной Поляне, проигранный Толстым в карты на своз.

Дом Болконского был исключен из списка выявленных памятников в 2009 году. При Лужкове мы ничему не удивлялись, но тут был уже циничный перебор. Основание — просьба нынешнего собственника, Центра развития межличностных коммуникаций, называвшегося тогда… Центром русского языка. Научных оснований — никаких. Градозащита резко выступила против, но было поздно.

Цель манипуляции оставалась неясной, пока главный архитектор города Александр Кузьмин не выдал застройщику градплан земельного участка (ГПЗУ), разрешавший надстройку этажа. Это случилось в 2011 году, то есть уже при Собянине. Кузьмин опирался на решение Градостроительно-земельной комиссии (ГЗК, не путать со «Сносной»), которую возглавляет сам мэр и которая занята ревизией инвестконтрактов.

Не спрашивайте, почему решения очередной межведомственной комиссии обязательны для департаментов правительства Москвы. Не спрашивайте, почему межведомственная комиссия одобряет градпланы земельных участков, а ведомство главного архитектора лишь оформляет их выдачу. В силу внутренних правительственных положений.

Заметим: Сергей Собянин мог отменить проект, как отменил многие не столь вопиющие замыслы. Ответственность Лужкова давно закончилась. Но мэр согласился на очередной скандал.

Еще через год Москомархитектура согласовала эскизное решение, найти которое в открытом доступе не удалось. В разгар событий сам застройщик обнародовал его.

В проекте двухэтажный дом оказывается даже не трех-, а четырехэтажным. Но ограничение градплана формально не нарушено: третий этаж устраивается за счет горизонтального деления второго. Потолки парадной анфилады понижаются, а стены выше окон сносятся — вместе с гербовым щитом, растительным фризом и венчающим карнизом, на месте которых являются новые окна. Выше строится четвертый, а по градрегламенту — третий этаж. Сносится также купол угловой ротонды, она надстраивается двумя этажами, купол возводится на новой высоте. Урод Болконского аукается с уродом Военторга по диагонали через улицу.

Решение подписано не председателем Москомархитектуры и не главным архитектором, а чиновником среднего звена. Первые лица ведомства как будто ни при чем. Но подпись подчиненного не дезавуирована.

Выпав из перечня памятников, дом подвергся «градостроительной деятельности». Мемориальный дом, адрес мирового романа, архитектурный образ — все превратилось в сырец для творчества какого-то Петрова-Спиридонова, аспиранта и автора лекций о духовности в одном архитектурном институте. Нувориши превращают аристократический дом в доходный, словно дело происходит век назад, до всякого охранного законодательства.

А ведь, продавив снятие дома с охраны, заказчики забыли продавить вырезку из охранной зоны. Дом остался в защитном поле соседних памятников, и этого было достаточно, чтобы отклонить проект. В зоне охраны невозможно надстроить историческое здание, если оно не имело надстройки прежде. Следуя закону, федеральное Министерство культуры вступилось за Болконского, отклонив градрегламент всего квартала, подготовленный Москвой. Для города это был шанс подать назад. Но тщетно. Закон нарушен с откровенной прямотой.

На практике все началось со сноса задних стен и рытья котлована под пристройку. Арендаторов не отселяют, чтобы бабло текло без перерыва. Поначалу долбили после рабочего дня, теперь — день и ночь. Два месяца градозащитники вместе с полицией останавливали сносные работы, не прописанные ни в одном документе. Два месяца длились одиночные пикеты, депутатские сходы у ворот, блокирование компрессора. В разгар событий застройщик имел наглость вручать в доме Горьковскую литературную премию, соучредителем которой является. Пикетировали и ее. Члены жюри пожимали руку пикетчикам. Собраны тысячи подписей в защиту дома, в том числе сотни подписей писателей, артистов, музыкантов, режиссеров, ученых… Ответ — срыв кровли, экскаватор во дворе и молчание официальных лиц.

Конспиративным шепотом чиновники перечисляют учредителей компании-застройщика: Ковальчук, Аникеев, Шестакова, Яковлева… Считается, что это кремлевские люди.

Консерватизм

Итак, система принятия решений в правительстве Собянина заточена под любой поворот событий. Она пригодна для реванша вандализма так же, как и для торжества консервации.

Градостроительно-земельная комиссия смотрит инвестконтракты в полной темноте и диктует свои решения департаментам правительства. Здания — кандидаты в памятники вопреки закону проходят через сито «Сносной» комиссии. Во всех комиссиях у чиновников контрольный пакет голосов. Эксперты представлены избирательно либо не представлены вовсе. Экспертизы по-прежнему не публикуются. Реставрационные проекты, как во времена Лужкова, выносятся на Архсовет при главном архитекторе, где нет ни одного реставратора. И правильно, что нет, поскольку реставрация не граддеятельность, не дело Москомархитектуры. А у Мосгорнаследия нет своего совета, хотя иметь его велит закон. Словом, ответственность размыта по межведомственным площадкам и площадкам смежных департаментов.

Эта система может противостоять инвесторской и строительной мафии, а может снова начать сотрудничать с ней. Чего она не может, так это противостоять ресурсу «федеральных застройщиков». Для них она сама придумывает лазейки, как это было со стадионом «Динамо» в прошлом году и с Круговым депо в нынешнем. Главные придумщики лазеек занимают министерские посты.

А что же федеральная власть? Ее внимание к столице рассеянно и противоречиво. Вертолетная площадка в Кремле означает, что импульсы опричного побега в совхоз «Коммунарка» затухают. Но чрезмерное укоренение власти в Кремле омертвляет, да и просто разрушает его. По неофициальным данным, в Тайницком саду вырублено 120 деревьев. Музеи Кремля получили Средние торговые ряды на Красной площади, но рискуют вовсе выехать туда. Зарядье стало полем закулисной борьбы сторонников и противников общественного парка. Огораживание администрации президента в кварталах Китай-города не вяжется с программой расширения общественных пространств.

Хуже всего то, что федеральная власть становится главным субъектом столичного вандализма. Количество исключений из закона переходит в качество. Градозащита и федеральная власть остаются один на один.

Градозащита не политизирована, она не оппозиция, а неподвижная позиция. Стоит вот здесь — и не может иначе. В ней представлены все цвета политического спектра, и все они приглушены, причем сознательно, ответственно. Социалистам и коммунистам в градозащите близок мотив ограничения собственности, либералам — мотив защиты прав, для консерватора это вообще родное поле. По определению, по суммарному вектору градозащита консервативна. Можно сказать, градозащитное сообщество моделирует образцовое, желаемое общество — политически неоднородное, но объединенное неоспоримыми идеалистическими ценностями, которые готово отстаивать и сохранять.

Столкновение градозащиты с «консервативным» государством означает, что консерватизм государства является мнимостью.

Это было ясно уже на примере Лужкова — мнимого консерватора, «защитника Севастополя» и разрушителя Москвы. Федеральная власть рискует унаследовать этот лужковский парадокс.

Разрушитель железнодорожного наследия не консерватор, а ряженый.

Строительство на голове у Льва Толстого ради мелкой прибыли нескольких приближенных не случайный сбой, а знак расстановки приоритетов.

Точка невозврата, однако, не пройдена. Гибель дома Болконского еще можно остановить.

Опубликовано в «Эксперт»

 Распечатать статью

Опубликовано 11 июня 2013 в 15:15. Рубрики: Адресная книга, Городская трибуна.
RSS лента комментариев к этой записи. Вы можете оставить комментарий, или трекбек с Вашего сайта.