Свидание с Наполеоном — 3
Константин Михайлов — о пожаре Москвы. Начало мемориального материала здесь.
Кремль. Утро 4 сентября 1812 года. Спальня Наполеона
Утро Наполеон встретил в Кремле в хорошем настроении. Император выспался после ночи, проведенной в обществе дорогомиловских клопов, и не чувствовал простуды, беспокоившей его со дня Бородинского сражения. К нему вошел доктор Метивье.
— Что нового?
— Ваше Величество, повсюду вокруг Кремля – пожар!
Подбежав к окну, Наполеон увидел охваченное огнем Замоскворечье. Справа и слева открывалась та же убийственная картина: на востоке горел Китай-город, на западе пылали кварталы Арбата и Остоженки.
«Это было огненное море, небо и тучи казались пылающими, горы красного крутящегося пламени, как огромные морские волны, вдруг вскидывались, подымались к пылающему небу и падали затем в огненный океан. О! это было величественнейшее и самое устрашающее зрелище, когда-либо виданное человечеством!» Наполеон Бонапарт. Из воспоминаний на острове Святой Елены.
Москва, 2-6 сентября 1812 года
Это был последний большой пожар Москвы, не раз сгоравшей дотла и в Средние века, и в 18 столетии. Французы и русские, оказавшиеся в Москве 2 сентября 1812 года, были последними, кому посчастливилось видеть один из самых красивых городов мира. Он погиб в пламени всего за четыре дня.
Пожар Москвы начинается в первый же день французской оккупации, в 8-9 часов вечера 2 сентября. Сначала загорелся Гостиный двор на Красной площади, напротив Кремля (на этом месте сейчас ГУМ). Потом заполыхало на Солянке и Яузской улице, возле Воспитательного дома, загорелся Винно-Соляной двор на месте нынешнего кинотеатра «Ударник», барки, стоявшие на Москве реке. На следующий день занялось Замоскворечье. Этот район не был занят французами в первый день, и там прятались русские казаки. Уходя из Москвы утром 3 сентября, они совершили первую партизанскую вылазку: подожгли деревянный Москворецкий мост. Днем загорелись Китай-город, Покровка и Немецкая слобода, Остоженка, Пречистенка, Арбат, хлебные и артиллерийские склады на Москве-реке, полыхнуло в Каретном ряду. По деревянному городу пожар распространялся стремительно. Огонь стал подступать к Кремлю, где чуть ли не под окнами Наполеона стояли повозки с артиллерийскими снарядами, но Молодая гвардия императора отстояла цитадель. В ночь с 3 на 4 сентября поднялся сильнейший ветер, и отдельные очаги огня слились в пылающее море. 5 сентября пожар не утихал, и только к концу дня 6-го сильный дождь положил предел огню, воздух очистился от гари. Очаги пожара возникали при французах и позже, но локальные.
Французская актриса Фюзи вспоминала: «Огонь распространялся с необыкновенною быстротою. Ветер порывисто завывал; казалось, все соединилось для того, чтобы сжечь этот злополучный город. Это было великолепное и ужасное зрелище, и сколько раз потом оно повторялось передо мною! Четыре ночи мы не зажигали свечей: было так же светло, как в полдень».
Стендаль. Репортаж из Москвы 1812 года:
«Я оставил своего генерала в Апраксинском дворце. Выходя из дому, мы заметили, что кромe пожара в Китай-городе, продолжавшегося уже несколько часов, огонь вспыхнул и поблизости от нас. Мы направились туда. Пламя было очень сильно… Мы ушли оттуда около часу, разразившись изрядным количеством общих мест против пожаров, что, насколько мы заметили, не произвело особенного впечатления и, по возвращении в дом Апраксина, сделали пробу пожарного насоса. Я лег спать, мучась зубною болью. Некоторые из моих товарищей, кажется, по добродушию, послушались тревоги и опять бегали на пожарище в два часа и в пять».
Кремль, 4 сентября 1812 года, около 2 часов дня
Возможно, в этот момент Наполеон понял, что проиграл войну с Россией. Он столкнулся с необъяснимым и невероятным. Зимние квартиры для армии, почетный мир, который он подпишет в древней русской столице – все мечты и планы обращались в дым и пепел. Граф Сегюр вспоминал: «Первым его движением был гнев… удивленный тем, что, поразив в сердце империю, он встретил не изъявление покорности и страха, а совершенно иное, он почувствовал, что его победили и превзошли в решимости. Это завоевание, для которого он все принес в жертву, исчезало на его глазах в облаках дыма и пламени. Им овладело страшное беспокойство: казалось, его самого пожирал огонь, который нас окружал. Ежеминутно он вставал, ходил и снова садился… Из его стесненной груди вырываются короткие и резкие восклицания: «Какое ужасное зрелище! Это сами они поджигают; сколько прекрасных зданий; какая необычайная решимость; что за люди: это скифы!»
Оконные стекла в кремлевском дворце раскалились так, что к ним невозможно было прикоснуться. Гвардейцы еле успевали тушить горящие головни и искры, которые ветер забрасывал на крыши. Вдруг раздался крик: «Кремль горит!» Это загорелась Троицкая башня. Ее потушили, но Наполеон понимал: оставаться здесь опасно. Вчера он въехал в Кремль во главе войска, как триумфатор – сегодня он вынужден бежать.
Москва, переулки между Арбатом и Пречистенкой, 4 сентября
Наполеон решил перебраться в Петровский дворец на Петербургском шоссе, за городской чертой. Ехать туда прямо, по пылающей Тверской улице, было нечего и думать. Наполеон не смог поначалу даже выехать из Кремля – во всех воротах его встречала стена огня. Потом нашли Тайницкие ворота, выходившие к Москве-реке, через них смогли выбраться император, свита и гвардия. Никто из спутников Наполеона не знал города, к тому же улицы исчезали в пламени и дыму. Через Лебяжий переулок, Ленивку, Волхонку Наполеон пробирается к Пречистенским воротам, а за ними попадает в лабиринт арбатских переулков. «Одна узкая извилистая улица, — вспоминает французский мемуарист, — казалась более входом, нежели выходом из этого ада. Император пешком, не задумываясь, пошел по этой улице. Он шел среди треска горевших костров, при грохоте разрушавшихся сводов и падавших вокруг нас горящих бревен и раскаленных железных кровельных листов… Наш проводник, сбившийся с пути и смущенный, остановился».
Здесь Наполеон едва не погиб. В Москве 19 столетия было предание, что русский проводник намеренно завел императора в безвыходное место в арбатском лабиринте, со всех сторон объятое пламенем. На счастье Наполеона, на его отряд случайно натолкнулись французские солдаты, бродившие по пожарищам в поисках добычи. Они вывели императора к Дорогомиловскому мосту. Наполеон оказался в том самом месте, в котором вчера начинал свой путь по Москве. Далее император и его спутники вдоль берега доехали до села Хорошева, переправились через реку по пловучему мосту, проехали мимо Ваганьковского кладбища и полями добрались к вечеру до Петровского дворца.
Петровский подъездной дворец близ Москвы, 4-6 сентября
В Петровском дворце Наполеон провел несколько дней. И в нескольких верстах от Москвы пожар не давал забыть о себе – император вспоминал: «Трудно было прикладывать руку к стенам или окнам со стороны Москвы, так эта часть была нагрета пожаром». Наверняка уже в Петровском дворце император Франции осознавал то, о чем вспоминал потом на исходе своих дней. Мемуаристы свидетельствуют, что во все пребывание в Петровском дворце он не отдал ни одного предписания, ни одного воинского приказа.
«Не будь московского пожара, мне бы все удалось… Я провел бы там зиму… Я заключил бы мир в Москве или на следующий год пошел бы на Петербург. .. Этот ужасный пожар все разорил. Я был готов ко всему, кроме этого. Одно это не было предусмотрено: кто бы подумал, что народ может сжечь свою столицу?» Наполеон Бонапарт. Из воспоминаний на острове Святой Елены.
Стендаль. Репортаж из Москвы 1812 года:
«Мы двигались прямо на пожар, огибая часть бульвара. Мало-помалу придвинулись мы к дыму. Становилось трудно дышать. Наконец, мы проникли в среду домов, объятых пламенем… Мы вышли из города, освещенного самым великолепным в мире пожаром, образовавшим необъятную пирамиду, основание которой, как в молитвах верных, было на земли, а вершина в небесах. Луна показывалась на горизонте, полном пламени и дыма».
2 сентября 1812 года. Окрестности Москвы за Рогожской заставой. 11 часов утра
Около 11 часов 2 сентября генерал Барклай-де-Толли проехал Рогожскую заставу и стал пробираться на Коломенскую дорогу. К его свите присоединился граф Ростопчин. Через некоторое время они нагнали на дороге толпу солдат, сопровождавших обоз. В телегах были пожарные трубы. Зачем их вывезли из Москвы? – спросили Ростопчина. «На это я имею свои причины», — отвечал генерал-губернатор.
То, что французы не нашли в Москве пожарных инструментов, служило для них доказательством умышленного поджога города русскими. Французские мемуары полны свидетельств об охоте за поджигателями, якобы бывшими каторжниками, выпущенными из тюрем Ростопчиным, о том, что огонь появлялся в один час в ста различных местах, о найденных якобы в доме Ростопчина зажигательных зарядах, которые забрасывались в окна.
У стены Рождественского монастыря французы в 1812 году расстреливали московских жителей, обвиненных в поджогах. Таких мест в городе было несколько. В письме императору Александру Наполеон уверял, что 400 поджигателей были пойманы на месте преступления, все признались, что поджигают по приказанию губернатора и начальника полиции, все были расстреляны.
Стендаль. Репортаж из Москвы 1812 года:
«Пожар был далеко от нас и окутывал весь воздух на далекое расстояние и большую высоту дымом какого-то медного цвета… Генерал Киргенер сказал при мне: «Если бы мне дали четыре тысячи человек, в шесть часов я берусь утушить огонь». Такой отзыв удивил меня. В успехе я сомневаюсь. Ростопчин постоянно устраивает новые поджоги; остановится пожар на правой стороне — увидите его на левой в двадцати местах. Этот Ростопчин или негодяй, или римлянин».
После войны Ростопчин, а вслед за ним и советские историки, опровергали эти версии: приказа поджигать Москву не было, а деревянный город, отданный на произвол грабежей, стал жертвой стихий: французские мародеры не заботились о пожарной безопасности, а сильный ветер помог распространению огня.
Письмо графа Ростопчина генералу Багратиону. 12 августа 1812 года:
«Я не могу себе представить, чтобы неприятель мог прийти в Москву… Народ здешний, по верности к Государю и любви к Отечеству, решительно умрет у стен Московских. А если Бог ему не поможет в его благом предприятии, то, следуя русскому правилу: не доставайся злодею! — обратит город в пепел. Наполеон получит, вместо добычи, место, где была столица. О сем не дурно и ему дать знать, чтобы он не считал на миллионы и магазейны хлеба: ибо он найдет угли и золу».
Из воспоминаний генерала Михаила Воронцова:
«Я ничего не буду говорить о том, как это могло случиться, скажу только, что когда под Смоленском мы соединились с Первой армией, мы слушали о твердой решимости сжечь Москву, нежели оставить ее, изобилующей всевозможными запасами, неприятелю, и все внимали этому с восторженностью и ликованием».
Москва, церковь Успения на Покровке, сентябрь 1812 года
В момент пожара город находился во власти французов. Те кварталы, в которых они усердно боролись с пожарами, уцелели. Московская легенда гласит, что церковь Успения на Покровке поразила Наполеона своей красотой, и он велел окружить ее караулами и отстаивать от огня. И храм тогда уцелел. Скорее всего, караулы спасали от огня целый квартал: вокруг жили армянские купцы, которые могли обратиться с просьбой о помощи к командиру наполеоновских телохранителей мамелюку Рустаму, армянину по национальности. Там, где принимались противопожарные меры, результат был. Увы, вместо борьбы с огнем солдаты и офицеры наполеоновской армии занимались грабежами.
Утро 4 сентября, Кремль. Из воспоминаний Филипп-Поля де Сегюра, адъютанта Наполеона:
Наконец начало светать. Угрюмый и пасмурный день присоединился к этому ужасу, отняв у него блеск и заставив его побледнеть. Многие из офицеров искали убежища в залах дворца. Начальники их и Мортье, побежденные пожаром, с которым они боролись неустанно в течение тридцати шести часов, тоже явились, изнемогая от усталости и отчаяния.
Они молчали, и мы обвиняли себя. Большинство было убеждено, что первоначальной причиной этого бедствия явилось пьянство и неповиновение солдат, а теперь буря заканчивала начатое. Мы глядели друг на друга с отвращением и с ужасом думали о том крике всеобщего возмущения, который поднимется в Европе. Мы заговаривали друг с другом, потупив глаза, подавленные этой страшной катастрофой, которая оскверняла нашу славу, отнимала у нас плоды нашей победы и угрожала нашему существованию в настоящем и будущем!
Мы были теперь не больше чем армией преступников, и небо и весь цивилизованный мир должны были осудить нас! Из этой мрачной бездны мыслей и взрывов ненависти против поджигателей мы могли выбраться, только жадно отыскивая все, что указывало на русских как на единственных виновников этого страшного несчастья.
Записи
