Свидание с Наполеоном — 2
Продолжение краеведческой саги Константина Михайлова. В первой части речь шла о вступлении Наполеона в Москву. Теперь — о том, как Москва ждала Наполеона и чем жила в первые дни французской оккупации.
Москва, Кремль, 11 июля 1812 года
11 июля 1812 года, через месяц после начала Отечественной войны, Москва встречала на Поклонной горе своего императора – Александра Первого. Толпы москвичей пришли сюда встречать Александра, хотели распрячь царскую карету и на плечах нести ее в Кремль. Однако император приехал поздним вечером и показался народу в Кремле утром 12 июля. Церемония, должно быть, напоминала коронацию: после молебна из Успенского собора Александр шел под колокольный звон. Народ в едином порыве сомкнулся вокруг царя, свита попыталась расчистить путь, но император запретил: «Не троньте их! Я пройду». И прошел – под крики «Дай насмотреться на тебя!», «Веди нас куда хочешь!», «Умрем или победим!».
Москва, Немецкая слобода, 12 июля
Слободской дворец в Немецкой слободе был местом встречи императора Александра с московским дворянством и купечеством. Дворян и купцов собрали в двух разных залах: патриотизм патриотизмом, а сословную честь никто не отменял.
Обращаясь к московскому дворянству, царь Александр призвал: «Настало время для России показать свету ее могущество и силу. Я в полной уверенности взываю к вам: вы, подобно предкам вашим, не потерпите ига чуждого».
Расходились с криками «ура». Дворяне и купцы поклялись не щадить для Отечества ни жизней, ни капиталов. За полчаса собрали несколько миллионов рублей, графы Салтыков и Дмитриев-Мамонов решили на свой счет создать гусарский и казачий полки. 14 августа первый отряд Московского ополчения в 6000 человек выступил навстречу Наполеону.
Москва, дом главнокомандующего Ростопчина на Большой Лубянке, 14
В 1612 году этот дом, которым владел князь Дмитрий Пожарский, был центром сопротивления москвичей польским интервентам. А в 1812-м году здесь живет граф Федор Ростопчин, назначенный 24 мая военным губернатором, а 29 мая – главнокомандующим Москвы. Помимо забот об ополчении, Ростопчин занят и комплектованием армии, собирая буквально все возможные человеческие ресурсы. В рекруты забирались люди, взятые в смирительные дома за пьянство и распутство, в нижние чины зачисляли за проступки «всех не имеющих ремесла, жилища и состояния, отставных офицеров и нижних классов чиновников праздношатающихся».
Усадьба Воронцово близ Москвы, лето 1812 года
Одновременно к сражению готовилась русская авиация. В «Войне и мире» есть эпизод, когда Пьер Безухов едет в подмосковное Воронцово посмореть воздушный шар, с помощью которого русское войско будет уничтожать врагов. Воздушный шар действительно строился за казенный счет, и лихорадочными темпами: 100 рабочих работали по 17 часов в сутки. Проект воздухоплавательного бомбардировщика предложил русскому правительству весной 1812 года иностранец, инженер Леппих. До того он предлагал его Наполеону, но тот распорядился выслать прожектера из Франции. Император Александр заинтересовался секретным оружием и поручил проект попечению Ростопчина. В начале августа Ростопчин начал даже набирать воинскую команду для шара, который еще никто не видел.
Шар должен был нести 50 человек, с помощью особых крыльев перемещаться по ветру и против ветра и метать сверху разрывные снаряды на неприятельскую армию. 22 августа Ростопчин сообщает Александру, что назавтра назначен опыт. В городе ходят слухи, что опыт уже произведен: шар с экипажем из трех человек истребил с воздуха подопытное стадо овец. Увы, пробный шар не смог поднять и двух пилотов, и Ростопчин рапортует царю: «Леппих – сумасшедший шарлатан».
Москва, июль 1812 года
В городе, к которому приближается враг, конечно же, не обошлось без разоблачения шпионов. 3 июля «Московские ведомости» сообщают об аресте купеческого сына Верещагина — составителя прокламаций, изменника и государственного преступника. Верещагин, конечно, не был заговорщиком; зная иностранные языки, он перевел из европейских газет два послания Наполеона — прусскому королю и князьям Рейнского союза. В них говорилось, что северные столицы Европы вскоре увидят в своих стенах победителей Европы – вот и вышла прокламация. Верещагин показывал переводы родственникам и ближайшим друзьям. Делал он это, желая похвастать эксклюзивом – русская цензура, естественно, такого не пропускала. Неосторожные друзья сделали копии, дело вскрылось и началось следствие – по законам военного времени. Суд приговорил Верещагина к ссылке на каторгу. Сенат, хотя и признал, что от пасквиля «ни малейшего вреда» не последовало, приговорил подсудимого к 25 ударам кнута и ссылке на каторгу. Приговор не был приведен в исполнение, Верещагина не успели эвакуировать из Москвы вместе с остальными обитателями тюрем.
Окрестности Москвы, август 1812 года
С середины августа, когда до Москвы доходит весть о падении Смоленска, для большинства горожан, похоже, будущая судьба города абсолютно ясна. Поэт Сергей Глинка вспоминал: «Раздался по улицам и площадям гробовой голос жителей: «Отворены ворота в Москву!»
По дорогам, ведущим вглубь страны, от Москвы катятся тысячи разнокалиберных экипажей, в день насчитывают более 1300. Из города сухим и речным путем вывозят припасы, архивы, церковные реликвии. Эвакуируют учреждения, учебные заведения. Не обходится без беспорядка, успевают вывезти далеко не все ценное, но ведь Москва в эти дни еще и отправляет в армию тысячи ратников ополчения, обозы с провиантом и боеприпасами, принимает тысячи раненых. И вся эта транспортная система работает в воюющей стране.
Эвакуация воспитанниц Екатерининского и Александровского институтов вызывает крайнее огорчение вдовствующей императрицы Марии Федоровны, попечительницы учебных заведений. Экипажей не находится, и благородных девиц рассаживают в обычные телеги.
Императрица Мария Федоровна выговаривает в письме их начальству: «Как могли решиться возить сих девиц на телегах, я не только со стыдом представляю себе, какое действие произвело сие позорище. Пусть так, что необходимость принудила прибегнуть к сему экипажу для Александровского училища, дочерей нижних офицерских чинов и подобного сему званию… Но как могли вы подписать такое жестокое решение, чтобы отправить на телегах девиц Екатерининского института, дочерей дворян?.. Я плакала горючими слезами. Боже мой! Какое зрелище для столицы империи: цвет дворянства вывозится на телегах!»
В последние дни августа в городе практически не остается лошадей. Если 15 августа лошадь на расстояние 30 верст стоит 50 рублей, то в последние дни цена на подводу вырастает в 20 и более раз. Владимирская, Рязанская, Ярославская дороги забиты беженцами, идущими уже и пешком. За ночлег на постоялых дворах платят не 5 копеек с человека, как обычно, а по рублю и более. Встреченные подмосковные крестьяне называют беженцев трусами, изменниками.
Москва, Спасские казармы, август 1812 года
Спасские казармы на Садовом кольце в августе 1812 года служили госпиталем – в городских больницах катастрофически не хватало мест. Одна из самых трагических историй при оставлении Москвы – судьба русских раненых, которых не успели эвакуировать. Их было около 22 тысяч. Некоторые из тех, кто мог передвигаться самостоятельно, сумели спастись. Повезло лежавшим в Воспитательном доме под охраной французских караулов. Но огромное большинство раненых погибло – кто в огне, кто от лишений и голода.
Из воспоминаний архитектора Владимира Бакарева: «Число раненых, привезенных в течение августа с полей сражений, простиралось до того, что ими были переполнены казармы, а равно и дворы их и площади… Крестьяне, привезя раненых к казармам, выпрягали из тележонок лошадей и сломя голову скакали из Москвы обратно к себе домой… раненые во всех помянутых казармах лежали или сидели на нарах, на проходе между нар, даже под нарами… без всякой или почти без всякой медицинской помощи! Без пищи – или почти без пищи! – в тех самых одеждах, в которых… взяты с полей сражений!» «Многие из оставшихся в Москве жителей уверяли, что когда, например, горели Спасские казармы, то изнутри их они слышали раздирающие душу крик и стон, от которых у них волосы становились дыбом».
Москва, Кремль, август 1812 года
Москва постепенно обезлюдевала. Из 300 тысяч жителей к концу августа остается около 50 тысяч – тех, кому бежать некуда, не на чем или не на что. Граф Ростопчин готовит оставшихся к уличным боям. В середине августа из кремлевского Арсенала начинают продавать оружие по цене в несколько раз ниже обычной. Ружье можно купить за 2 рубля, карабин за три, саблю – за рубль. Правда, как вспоминали современники, «все это оружие к употреблению не годилось, ибо ружья были или без замков, или без прикладов, или стволы у них согнутые, сабли были без эфесов, у других клинки сломаны, зазубрены». С 26 августа оружие раздают и вовсе бесплатно.
Москва, Три Горы, 31 августа
Роль сводок Совинформбюро в прифронтовом городе исполняют номера специально издаваемой графом Ростопчиным газеты для народа, в просторечии – «афишки». Подделываясь под простонародный стиль, главнокомандующий сообщает москвичам содержание высочайших указов, последние новости из армии, собственные мысли и приказы. «Афишкам» верят. В одной из них, накануне сдачи Москвы, Ростопчин призывает вооружившихся горожан идти на бой с Наполеоном и обещает, что лично их возглавит. 31 августа на рассвете более десяти тысяч человек собираются на Трех Горах, так что яблоку негде упасть. Ростопчина они ждут там до заката. Граф не явился, «и все с горестным унынием разошлись по домам».
2 сентября 1812 года, 10 часов утра. Двор дома графа Ростопчина
Граф сам не знал, будет ли сражение у стен города. Раздосадованный тем, что Кутузов не пригласил его на совет в Филях, что о решении оставить город его, главнокомандующего в Москве, просто известили постфактум, он спешно заканчивал губернаторские дела. В частности, как уверяли потом французы, он велел заминировать собственный дом: спрятать в печах и трубах особые полые поленья с горючим веществом. При попытке растопить печь они должны были взорваться и вызвать пожар. Экипаж стоял у заднего крыльца, оставалось одно неоконченное дело: дело государственного преступника Верещагина, которого привели на двор ростопчинского дома. Двор был заполнен народом. Ростопчин вышел на крыльцо и объявил, что Верещагин один из всего московского населения предал свое отечество, что он приговорен Сенатом к смертной казни. И приказал унтер-офицерам конвоя рубить его саблями. Народ таскал затем тело по улицам.
Москва, Кремль, здание Правительствующего Сената. Утро 2 сентября
Посмотрев на казнь Верещагина, один из чиновников Вотчинного департамента Сената, как ни в чем не бывало, спешит на службу в Кремль. Не всех чиновников эвакуировали, учреждение продолжало работать. Начальником над оставшимися был назначен надворный советник Бестужев-Рюмин. Утром 2 сентября он собрал подчиненных и сделал им выговор за то, что будучи дежурными, они не находились в эту ночь на рабочем месте. Секретарь департамента возразил: «ни коменданта, ни главнокомандующего, ни обер-полицмейстера, ни полицейских чиновников — никого уже нет в Москве, а вы хотите, чтобы мы были при своих местах?» В этот момент вошел опоздавший с рассказом о казни Верещагина. Махнув на все рукою, Бестужев-Рюмин велел написать в журнале, что закрывает присутствие Вотчинного департамента, приказал раздать причитавшееся чиновникам жалованье за август. Он вышел из Сената и направился в сторону Арбата. Навстречу Бестужеву-Рюмину ехали кавалеристы из авангарда Мюрата.
Москва, Площадь у Троицких ворот Кремля. Около 16.00 2 сентября 1812 года
Строго говоря, нельзя утверждать, что Москва была в 1812 году сдана Наполеону без боя. Бой был перед Троицкими воротами Кремля. Сопротивление французам наверняка решили оказать те москвичи, кто вооружался накануне бесплатным оружием из Арсенала и ходил к Трем Горам навстречу Наполеону. Они соорудили баррикаду в воротах Кутафьей башни.
При приближении французского отряда они дали из ворот несколько ружейных выстрелов, на которые французы ответили двумя выстрелами из орудий. Произошла короткая схватка, и толпа была рассеяна. Несколько убитых остались лежать на кремлевской мостовой, большинство спаслись бегством. Путь в Кремль был свободен.
Москва, Дорогомиловский мост. Утро 3 сентября
Покинув свое первое московское пристанище утром 3 сентября, французский император направляется-таки в Кремль. Он едет через Дорогомиловский мост, по Смоленской улице, Арбату и Знаменке. Наполеон ехал на маленькой арабской лошади, в сером сюртуке; за ним следовали многочисленная свита и трое русских пленных, а впереди два эскадрона конной гвардии.
Улицы были пусты, окна и двери в домах заперты. Только из окна Арбатской аптеки (ныне это ресторан «Прага») выглянули семейство немца-аптекаря и французский генерал, накануне поставленный к ним на постой. «Ни одного человека! – восклицал Наполеон. — Что за народ! Это невероятно».
Наполеон въезжает в Кремль Боровицкими воротами и поселяется во дворце императора Александра. Этот дворец находился на месте нынешнего Большого Кремлевского, но выглядел гораздо скромнее. Французы недоумевали, почему императорский дворец выглядит беднее, чем многочисленные особняки московской знати. Но не это занимало Наполеона. Торжество въезда в Кремль омрачала картина пустых улиц и какая-то безотчетная тревога.
Москва, Арбат, храм Николы Явленного. 3 сентября 1812 года
По дороге в Кремль Наполеону грозило покушение. На Арбате, у давно исчезнувшей церкви Николы Явленного, собирался подстеречь императора Пьер Безухов, пряча под одеждой пистолет и зазубренный кинжал. Пьер специально остался в Москве, чтобы убить Наполеона и положить конец бедствиям родины. Читатели «Войны и Мира» помнят, что Безухову не удалось пробраться на Арбат, да и с Наполеоном он бы разминулся.
Московский почтамт, сентябрь 1812 года
В отечественных мемуарах есть упоминания о реальной, хотя и курьезной, попытке покушения на Наполеона в Москве. Его замышлял один из чиновников Московского почтамта, бывший суворовский гренадер, участник перехода через Альпы. Узнав, что Наполеон должен посетить почтамт, он решил убить его и отомстить за бедствия Отечества. Оружия у почтамтского служащего не было, добыть его было трудно, а еще труднее было приблизиться к Наполеону, не возбуждая подозрений. И бывший гренадер задумал поразить цель сверху. Он пробрался на чердак почтамта, прихватив с собой увесистое полено. «Три дня, — сообщает мемуарист, — голодный и трепещущий, сидел он и выжидал счастливой минуты». И она настала: с улицы послышался шум, во двор поворачивала толпа всадников, часовые у ворот отдавали честь. Чиновник-мститель «опознал» сверху Бонапарта. В ту минуту, когда предполагаемый Наполеон всходил на крыльцо, полено было брошено, но мимо. Начались поиски: чиновник, гораздо лучше французов знавший закоулки своего здания, прятался в нем еще два дня, после чего скрылся. Впоследствии случай этот друзья чиновника обратили в анекдот, трунили над ним, что Наполеон вовсе и не приезжал в Почтамт, а тот с досадой утверждал: что приезжал, что полено он бросил верно, и если пролетело оно, не размозжив головы, то разве что чудом. «А что стало бы с войною и миром, — заканчивает мемуарист свой рассказ, — если бы умысел его удался?»
Москва, Тверская улица, вечер 2 сентября
Накануне въезда Наполеона пустынным улицам Москвы удивлялись французские офицеры. Два кавалериста из 3 корпуса Великой армии, Комб и Паскаль, поздно вечером 2 сентября отправились в город, влекомые, как вспоминал Комб, «искушением тонкого ужина и ночи, полной удовольствий». В сдавшихся городах Европы все это обычно было к их услугам. В ночной Москве они не видят ни одного жителя, нигде ни света, ни шума. Встретив знакомого майора, спрашивают, «не заметил ли он по дороге что-нибудь вроде гостиницы, ресторана, трактира или даже кабака, так как мы не собирались уже быть очень разборчивыми». Майор в ответ только рассмеялся. Через некоторое время Комб и Паскаль обнаруживают-таки оживленное место — артиллеристы Великой армии грабят погреб с французскими и испанскими винами. Лучшего не найти, Комб и Паскаль присоединяются к компании. Грабежи в Москве начались уже в первый вечер вступления наполеоновских войск.
Москва, Страстной бульвар, дом Гагарина
Среди достопримечательностей Москвы, связанных с именами великих писателей — дом князя Гагарина на Страстном бульваре. В позднейшие времена он был известен как Екатерининская больница, а в предвоенной Москве здесь находился Английский клуб, впоследствии переехавший на Тверскую. В этом клубе один великий писатель тоже участвовал в разграблении винного погреба.
Писатель этот известен всему миру как Стендаль. В 1812 году 29-летний Анри Бейль служил в ведомстве главного интенданта Великой армии генерала Дарю. Он проделал весь русский поход – от Немана до Москвы и обратно до Березины, участвовал в Бородинском сражении. В Москве Стендаль надеялся отыскать свою бывшую возлюбленную, французскую актрису Мелани Жильбер, которая уехала в Россию и вышла замуж за русского офицера Баркова. Но не нашел – она была в то время в Санкт-Петербурге. В письмах и дневниках Стендаль создал своеобразный репортаж из Москвы 1812 года.
В Москве уцелело несколько адресов Стендаля: дом Ростопчина, где он одно время жил, дом Апраксина на Знаменке, куда он ходил к своему начальнику генералу Дарю, и Английский клуб на Страстном бульваре, по соседству с которым Стендаль присмотрел себе квартиру. Узнав о том, что в погребе клуба можно добыть вино, Стендаль отправляется за ним.
«Мы прошли туда, — вспоминает он, — миновав роскошные конюшни и сад, который можно бы назвать прекрасным, если б деревья этой страны не производили впечатления бедной растительности. Мы послали в погреб слуг. Они вынесли оттуда много плохого белого вина, узорчатые белые скатерти и такие же салфетки, но очень подержанные. Мы взяли их на простыни… Мой слуга натащил в коляску скатертей, вина, скрипку, которую прихватил для себя, и много других вещей».
Стендаль. Репортаж из Москвы 1812 года:
«Этот город до сего времени не был знаком Европе. Между тем в нем было от шестисот до восьмисот дворцов, красота которых превосходит все, что знает Париж. Все было рассчитано на жизнь в величайшей неге. Блистательная и элегантная отделка домов, свежие краски, самая лучшая английская мебель, украшающая комнаты, изящные зеркала, прелестные кровати, диваны разнообразнейших форм… Только моя счастливая и благословенная Италия давала мне такие впечатления своими старинными дворцами».
Москва, Яузская улица, 2 сентября
Вслед за Наполеоном великолепные московские дворцы занимают его маршалы и генералы. Мюрат заприметил на Яузской улице дом уральского горнозаводчика Баташева. Королю Неаполитанскому он напоминал итальянские дворцы. С конца 19 века здесь больница, но дом сохранил классический облик и величественное убранство. Мюрат разместился здесь с многочисленной свитой. Оставленные в доме управляющий и дворовые слуги приготовили французам сытный ужин. Но только для Мюрата нашлась четверть белой сайки, всем другим подали черный хлеб. «Генералы сперва гневались и говорили, что свиньи только кушают такой хлеб; однако ж, быв голодны, принялись и за него», — доносил потом Баташеву домоправитель. С роскошного балкона, обращенного в сторону Кремля, Мюрат, должно быть, видел на следующий день страшную картину московского пожара. Но вскоре загорелся и дом Баташева, и Мюрату пришлось переехать в дом Разумовского на Гороховом поле.
Многие дома, связанные с событиями наполеоновской оккупации, сохранились доныне. Принц Евгений Богарне, разместив свой корпус за Тверской заставой, поселился в доме Мамонова на Тверской. Теперь он передвинут с улицы в переулок и известен как Глазная больница. В доме графа Ростопчина на Лубянке разместился генерал-адъютант Лористон, которого Наполеон пошлет впоследствии к Кутузову с мирной миссией. А маршал Мортье, назначенный московским генерал-губернатором, облюбовал дом графини Разумовской в начале Маросейки.
Москва, Девичье поле, сентябрь 1812 года
В доме Всеволожских на Девичьем поле жил генерал Компан, командир дивизии из корпуса Даву. В ходе недавней реконструкции дом полностью заменен «новоделом», а до того имел репутацию самого старинного деревянного дома Москвы. У хозяина была собственная типография: французы нашли в ней латинские шрифты — и объявили ее императорской, украсив ворота изображением орла. Здесь печатались бюллетени Великой армии и прокламации оккупационной администрации к московским жителям.
Из Прокламации к московским жителям:
«Жители Москвы! Ваши несчастия велики, но Его Величество Император и король желает прекратить их. Ужасные примеры вам показали, как он наказывает неповиновение и преступления. Приняты строгие меры для прекращения беспорядков и восстановления общей безопасности… Солдаты и обыватели, какой 6ы народности вы ни были! Восстановите общественное доверие, источник благоденствия государств; живите как братья, подавайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь вместе, чтобы не дать ходу намерениям злых людей; повинуйтесь гражданским и военным властям, и в скором времени перестанут литься ваши слезы».
Генералу Компану очень понравились часы, стоявшие на камине в доме Всеволожских. Покидая Москву, Компан не удержался от искушения – и взял часы с собой. Не желая выглядеть грабителем, он оставил хозяину в возмещение лошадь. Эта лошадь жила потом на конном заводе Всеволожского и звалась «Мадам Компан».
Записи
