Архнадзор

Наталья Самовер

Вот уже второй раз «Архнадзор» принял участие в праздновании Дня города. В прошлом году мы вместе с жителями Дома Страхового общества «Россия» отмечали на Сретенском бульваре 110-летие первого корпуса этого знаменитого здания, а в 2012-м нашим партнером стал Государственный музей А.С. Пушкина.

1 сентября (всего на один день!) музей, владеющий таким сокровищем, как усадьба Хрущевых-Селезневых на Пречистенке, открыл для всех желающих еще одну свою архитектурную жемчужину — двухэтажные палаты в Чертольском переулке.

Эти монументальные на вид, а в сущности очень небольшие палаты являются одним из самых загадочных объектов такого рода. Датируются они приблизительно концом XVII – началом XVIII века – не по документам, а по кирпичу с характерным клеймом «Н», обнаруженному в подвале. Считается, что изначально эти палаты принадлежали соседней церкви Спаса Нерукотворного Образа, что на Убогих домах, известной еще как Спасо-Божедомская церковь или, по приделу, как церковь Параскевы Пятницы на Божедомке. Эту церковь, известную с первой четверти XVII столетия, в 1694 – 1696 гг. отстроила в камне юная вдова — царица Марфа Матвеевна, в память о своем безвременно скончавшемся молодом супруге – царе Федоре Алексеевиче, с которым она прожила в браке только 71 день. Не исключено, что и палаты были возведены на ее средства.

Благочестивая царица украсила таким образом один из московских Убогих, иначе Божьих домов – аналогов современного городского морга, куда свозились тела умерших внезапной смертью без покаяния (замерзших, опившихся, утонувших, разбившихся при падении с высоты и проч.), самоубийц, казненных преступников, странников и некрещеных младенцев. Здесь же, рядом с церковью их погребали дважды в год в общих могилах – скудельницах, а до того тела хранились где-то поблизости. Где? Не в подвале ли этих палат? Или, быть может, высокое каменное здание с толстыми стенами, с изолированными этажами, с малым числом окон, забранных массивными решетками «в расщеп», служило кладовой для каких-то ценных товаров? В пользу последнего предположения говорит большая ширина дверного проема, ведущего в подвал, достаточная для закатывания туда бочек, но пока документальные подтверждения ни одной из версий не найдены.

За последние две сотни лет это здание успело побывать и складским помещением, и прачечной детского приюта, и жилым флигелем. Осенью 1924 года на его верхнем этаже появились новые жильцы – пожилая вдова со странной для московского уха фамилией Згура и двое ее взрослых сыновей. Один из них — 21-летний Владимир — к тому моменту был уже широко известен в кругах ученых – историков, искусствоведов и краеведов как исследователь русской архитектуры и усадебной культуры XVIII – начала XIX веков.

Владимир Васильевич Згура родился 3 апреля 1903 года на самой границе Сибири, в Кургане. Носители той же необычной (румынской?) фамилии живут в тех местах и по сей день.  Вскоре семья перебралась в Москву, где дети закончили гимназию. Многообразная одаренность Владимира обещала ему блестящее будущее. Он увлекался музыкой, живописью, прекрасно играл на фортепиано, сам сочинял пьесы и штудировал теорию композиции; обладал феноменальной памятью и тонким художественным вкусом. Подобно другому знаменитому ученому и общественному деятелю уже нашего времени – Алексею Комечу, Владимир Згура в юности стоял перед выбором между многообещающей карьерой пианиста и скромным, на первый взгляд, поприщем искусствоведа.

В 14-летнем возрасте он начал изучение истории древнерусского искусства под руководством 28-летнего Бориса фон Эдинга – автора классического труда «Ростов Великий. Углич». Два года спустя его наставник скончался, но юноша продолжал заниматься самостоятельно. Его научные интересы приняли иное направление – он открыл для себя красоту московского классицизма.

Дети Серебряного века унаследовали эту любовь от своих отцов и старших братьев.

Жизнь заставила юного Згуру быстро повзрослеть. В тяжкое время разрухи и Гражданской войны он становится кормильцем семьи. Работает в музейно-выставочном подотделе и в отделе санитарного просвещения Наркомздрава, но не оставляет своих научных занятий. В 17 лет Владимир Згура – студент факультета истории искусств Московского Археологического института — уже выступает с публичными лекциями по истории Москвы и по рекомендации выдающегося экономиста, искусствоведа и москвоведа Александра Чаянова становится членом Общества «Старая Москва».

В 1922 году он блестяще оканчивает трехгодичный курс обучения. Это совпало с реорганизацией его alma mater; Археологический институт влился в состав Московского университета, и Владимир Згура был оставлен при университете для подготовки к научной деятельности. Одновременно он стал научным сотрудником второго разряда (выражаясь по-современному, аспирантом) научно-исследовательского Института археологии и искусствознания РАНИОН.

В том же году 19-летний Згура, собрав единомышленников, создает новую организацию, не альтернативную «Старой Москве», но дополняющую ее, — Общество изучения русской усадьбы. Товарищи, многие из которых были старше него, единогласно избирают его председателем. Члены общества собираются попросту – на квартире семейства Згура сначала в доме 25 по 1-му Знаменскому (ныне 1-му Колобовскому) переулку, а затем в тех самых палатах в Чертольском переулке. За суровый облик здания и высокую лестницу постоянные гости прозвали этот дом «башней Згуры». Там, на дружеских посиделках молодых, увлеченных старинным искусством людей, творилось великое и спасительное дело — из юношеского кружка вырастала общественная инициатива, оставившая глубокий след в отечественной культуре.

Это было время борьбы. Мутный вал вандализма поднимался над беззащитным наследием; навстречу ему вставали люди, верившие в силу знания и в способность человека становиться лучше, соприкасаясь с красотой. Выявить, запечатлеть, изучить, показать и просветить – с тех пор методика защиты культурного наследия не претерпела изменений.

Общество немедленно приступило к натурным исследованиям усадеб Московской губернии, развернуло исследовательскую, издательскую и просветительскую деятельность.  Научные публикации – для специалистов, экскурсии в усадьбы и московские музеи, лекции и доклады – для широкой публики. Они торопились, хватались за все, работали на разрыв, бежали наперегонки с чем-то, чему еще не было названия, но дыхание чего они явственно ощущали у себя за спиной.

Научная продуктивность ОИРУ была поразительна. Каждая публикация в малотиражных сборниках Общества немедленно ложилась камнем в основу здания, в котором с тех пор мы все обитаем. Сегодня, говоря о русской и в особенности о московской архитектуре XVIII – первой половины XIX вв. и об усадебной культуре, мы, сами того не замечая, говорим словами этих молодых энтузиастов 20-х, оперируем фактами, которые они ввели в оборот, опираемся на ориентиры, которые они расставили.

Наша наука стоит на заложенном ими фундаменте так же естественно, как человек стоит на поверхности земли, и так же мало задумывается над этим, пока земля не начинает колебаться.

Осенью 1926 года начались занятия на учебных Историко-художественных курсах ОИРУ (первые в России подобные курсы при общественной организации), созданных по инициативе Згуры. А сам он успевал еще и выступать с общедоступными научно-популярными лекциями, в том числе в фабричных и заводских клубах. Одновременно он работал в музее «Старая Москва», был секретарем подсекции эволюции художественной формы и Комиссии архитектуры Государственной академии художественных наук (ГАХН), преподавал в Тверском педагогическом институте и на курсах Московского губернского Совета профсоюзов.

Энергия и работоспособность председателя ОИРУ поражали всех, знавших его. Марина Меленевская, входившая в Картографическую комиссию Общества, семьдесят лет спустя в статье «Размышления у портрета В.В. Згура» вспоминала «его живую, стремительную мимику»,  ораторские способности и замечательное умение убеждать и увлекать слушателей своим рассказом.  «У него были больные ноги, но это не придавало ему вид инвалида, и даже палочка в его руках казалась музыкальным инструментом, призванным отбивать такт его речи», — таким Згура запомнился ей, тогда совсем юной девушке.

Згура был неутомимым исследователем, и замечательные находки сыпались как из рога изобилия. В музеях, архивах и библиотеках Москвы и Петрограда он десятками выявлял ценнейшие планы, проектные чертежи и рисунки знаменитых архитекторов.  Именно ему повезло обнаружить в Эрмитаже знаменитую серию из 57 акварелей Федора Алексеева, изображающих Москву начала XIX столетия.

Он был удачлив и в качестве коллекционера. Благодаря тому, что в его руках оказалася архив Афанасия Григорьева – одного из ведущих мастеров московского ампира, он смог атрибутировать Григорьеву дом Хрущева на Пречистенке, где в наши дни располагается Государственный музей А.С. Пушкина – тот самый, нынешний хозяин Башни Згуры.

Первые труды Владимира Згуры, посвященные истории русской архитектуры XVIII – начала XIX в., вышли в свет в 1923 г., когда ему было двадцать. Спустя четыре года за ним числилось уже более 50 публикаций – от заметок до монографий. 16 июня 1927-го он защитил кандидатскую диссертацию о творчестве Баженова, несколько работ еще оставалось в рукописях…

Все оборвалось внезапно. 17 сентября 1927-го, купаясь в море под Феодосией, 24-летний Владимир Згура утонул. Такую смерть принято называть нелепой, но только не этом в случае. Эта гибель была страшна и возвышенна, как античная трагедия, предвещающая в судьбе одного человека грядущую судьбу целой страны и того прекрасного и хрупкого, как жизнь, наследия, которому он служил.

Недаром черная туча накрывает безмятежную красоту старой Феодосии на картине Константина Богаевского, написанной в том же 1927 году.

Что, собственно, случилось, доподлинно не известно. По одним сведениям, это был сердечный приступ, по другим – какое-то явление сейсмического происхождения. Возможно, купальщика убил один из афтершоков — небольших и, кажется, уже почти безвредных подземных толчков, которыми в те дни разрешалось мощное землетрясение, за пять дней до этого 8-балльным ударом разрушившее половину Ялты.  В тот день было зарегистрировано 17 толчков силой от 2 до 4 баллов. А до этого Згуре вместе со всеми крымчанами и тысячами отдыхающих довелось пережить ужас и панику ныне почти забытой катастрофы. Земля в Крыму колебалась целое лето. Необычные, пугающие природные явления-предвестники держали людей в постоянном страхе. Метались и выли животные. Рыбаки, возвращаясь на сушу, рассказывали, что море вокруг их лодок будто кипело, оставаясь холодным. Из воды вырывались столбы пара и огня. На волнах качались глыбы странного белого вещества; это всплыл груз затонувших кораблей – сало и воск, пролежавшие на дне многие десятилетия, а может быть — века.  Самые сильные удары пришлись на 26 июня и ночь с 11 на 12 сентября. Некоторые поселки были разрушены полностью. Погибли 16 человек, 830 были ранены, тысячи остались без крова, те, чьи дома уцелели, боялось в них заходить. А подземные толчки продолжались.

На десятом году существования атеистического советского государства люди бросились в церкви и мечети. Ужас и растерянность были так велики, что на площади в Алуште было совершено жертвоприношение языческим богам. Многие приготовились к концу света, а несколько человек, не в силах ждать неминуемого, сами покончили с собой. Но это не был конец света. Это было начало нового, страшного периода истории.

Кузьма Петров-Водкин под впечатлением от этих событий написал  «Землетрясение в Крыму» — картину, в которой воспоминание о брюлловском «Последнем дне Помпеи» соединено с предчувствием «Герники» Пикассо.

Владимир Згура умер внезапной смертью – как те несчастные, чьим последним приютом в XVII – XVIII вв. служил Убогий дом при Спасо-Божедомской церкви в двух шагах от его квартиры. Но на дворе был XX век; тело доставили в Москву и захоронили на Семеновском кладбище рядом с могилой отца.

Товарищи и коллеги почтили его память специальным научным заседанием.

Молодость, талант и безвременная смерть поставили Владимира Згуру в ряд рано ушедших прекрасных юношей, погибших надежд русской культуры первой половины XIX века  – Андрея Тургенева, Дмитрия Веневитинова, Николая Станкевича. Казалось, он ушел с последними лучами солнца. Черное облако накрыло все, что он любил. Творческий взлет 20-х годов разбился о костенеющий политический режим. До рокового 1937-го оставалось еще десять лет, но это десятилетие было полно предвестников и потрясений, вселявших страшные предчувствия.

Интерес к прошлому теперь рассматривался как признак негативного отношения к настоящему, а отсюда — лишь один шаг до политических обвинений.

Начался разгром органов охраны памятников, музеев и краеведения. Государство приступило к методичному уничтожению не только всего, в чем хоть намеком, хоть воспоминанием могла таиться какая-то идеологическая альтернатива, но и малейших ростков независимой общественной деятельности.

В 1927 году ликвидированы музеи в усадьбах Ольгово и Дубровицы, в 1928-м та же участь постигла музей в Покровском-Стрешневе, в 1929-м – музей в усадьбе Николо-Урюпино, в 1930-м – музей в Остафьево.

Летом 1930 г. прошла «чистка» ГАХН, в результате которой были уволены и или получили взыскания 24 из 35 человек административно-технического персонала Академии.

20 августа 1930 г. решением НКВД РСФСР официально ликвидировано Общество изучения русской усадьбы. Незадолго до этого, 28 июля при попытке нелегального перехода границы с Латвией арестован сменивший Згуру на посту председателя ОИРУ искусствовед Алексей Греч. Ему был 31 год.  В лагере на Соловках он по памяти написал цикл очерков «Венок усадьбам».

«Немногие сохранившиеся после 1917 года и даже оберегаемые усадьбы-музеи, неповторимые документы искусства и быта прошлого, усадьбы, охраняемые Главнаукой, были бессмысленно и равнодушно уничтожены. Один за другим были разрушены музеи в усадьбах, домах и дворцах — в Отраде, Ершове, Введенском, Яропольце, Алексине Смоленской губернии, в Остафьеве, Дубровицах, Никольском-Урюпине, Ольгове, в особняках Юсуповых, Шуваловых, Шереметевых, Строгановых, Бобринских в Петербурге, в Елагинском дворце, Гатчине. Точно нельзя было найти других помещений для всех этих домов отдыха, санаториев, учебных заведений, общежитий. Верно, нельзя было, так как на общем фоне разрушения музейные здания казались иным, благодаря относительной своей сохранности, раздражающим анахронизмом, пережитком прежде всего огульно ненавистного прошлого. Усадьбы эти внушали зависть — и потому их уничтожили. Вещи растащили, распродали… Ведь после первого периода собирательства, накопления старина оказалась — валютой. И для иностранцев русские музеи, книгохранилища, фонды стали не чем иным, как гигантской антикварной лавкой, где по сходной цене можно купить любую вещь. (…) Так оптом и в розницу уничтожают в России старину и искусство. А в Швеции — оберегают, реставрируют, публикуют каждую мелочь, каждый пустяк. Так поступает «буржуазная» культура. Но ведь все же… культура… А в России о старом искусстве надо писать лишь в прошлом времени. В России над старым искусством остается лишь положить на могилу венки сплетенных воспоминаний», — эти горькие слова из чудом уцелевшей рукописи увидели свет только в 1994 году.

Отбыв срок в Соловках, Греч оказался в Воронеже, потом в Туле. Там в ночь на 23 ноября 1937 года он был арестован повторно, обвинен в шпионаже в пользу Германии и спустя пять месяцев расстрелян.

В начале 30-х годов репрессии обрушились почти на всех товарищей Згуры.

4 октября 1933 года арестован Александр Григорьев — последний председатель Общества изучения русской усадьбы, принявший дела у Греча незадолго до ликвидации Общества. Работая научным сотрудником Московского областного бюро краеведения, он был руководителем экспедиционно-экскурсионной работы ОИРУ.

После закрытия общества его члены не прекратили заниматься историко-культурными исследованиями – теперь уже просто в дружеских кружках и домашних семинарах. На эти слабые очаги самоорганизации и обрушился последний, решающий удар. Александр Григорьев был обвинен в участии в «контрреволюционной национал-фашистской организации, ведущей борьбу с советской властью под лозунгом возрождения русского национализма и ставящей конечной целью реставрацию дореволюционного строя в России». «Один из создателей организации, инициатор организации нелегальных сборищ и лекций для участников организации, автор ряда антимарксистских установок, которые активно проводил в жизнь», — так, характерным языком сотрудников ОГПУ, говорится о нем в показаниях, который подписал Александр Устинов – товарищ Григорьева, бывший ученый секретарь Картографической комиссии ОИРУ, руководитель поистине подвижнической работы по обследованию полутора сотен усадеб Московского уезда. Свои показания он дал через три дня после ареста; можно только догадываться, что произошло с ним за эти дни. В тех же вымученных показаниях – имена других членов ОИРУ: Густава Тюрка, Юрия Бахрушина, Викентия Адольфа, Юрия Шмарова, Бориса Денике, Георгия Новицкого, Виктора Лобанова, Елены Смирновой, Михаила Ильина…

Это было «дело славистов» (оно же «дело Российской национальной партии») – его московское ответвление. В апреле 1934 года Устинов, Григорьев и Тюрк как члены «боевой террористической группы» приговорены к расстрелу, замененному 10 годами лагерей. Григорьев сгинул на Соловках, Устинов и Тюрк расстреляны позднее, в 1937-м, один — в Ленинграде, второй  — в карельском урочище Сандармох. Их тела захоронены в братских могилах. Многих их товарищей по ОИРУ накрыло другими волнами террора. Лагеря и ссылки отняли у них годы жизни, а у некоторых  — и саму жизнь.

Террор и вандализм шли рука об руку, как две стороны единого процесса перерождения общества.

В 1934 году снесена Спасо-Божедомская церковь, на ее месте возводится здание школы, существующее и поныне. И в том же году Исполком Моссовета принимает решение о закрытии и частичной застройке Семеновского кладбища. Начинается уничтожение этого исторического некрополя. В 1935-м родные и друзья Владимира Згуры, спасая, переносят его прах на Преображенское кладбище…

Сегодня общий памятник отцу и сыну окружен родственными надгробиями так тесно, что почти не рассмотреть факсимиле Владимира Згуры. Быстрая, твердая подпись – вот всё, что напоминает о нем. Ни имени, ни дат жизни.

Комната на втором этаже палат в Чертольском переулке пустует. Когда на один день палаты снова стали Башней Згуры, мы наполнили ее визуальным эхом разговоров, которые вели здесь молодые искусствоведы 20-х годов. Страшное вышло эхо. На фотографиях русских усадеб — руины, руины, руины… Это цена, которую будущие поколения платят за преступление предков, за вандализм, за презрение к культуре и человеческой жизни. Это судьба наследия, потерявшего своих защитников.

Так неужели дело Владимира Згуры и его товарищей постигла неудача?

Нет, потому что продолжают звучать их голоса. Смерть бессильна над ними, поколение за поколением слышат их; пока читаются их книги, вандализм не восторжествует. Скольких они спасли от одичания – не сосчитать. Нас не было бы без них. Они, наши старшие товарищи, – участники всех наших побед. Восемьдесят лет спустя их дело продолжается нашими руками.

Общество изучения русской усадьбы воссоздано в 1992 году. Начался новый цикл истории страны, и снова настало время борьбы и надежды.

«Архнадзор» родился в 2009-м. Четвертый год мы смотрим в лицо тем, на кого надеемся, — вам, москвичи.

По нашим оценкам, за шесть часов, что длилась акция 1 сентября, Башню Згуры посетило около 300 человек. Первыми, еще в процессе монтажа выставки в таинственные палаты ворвались ребятишки из соседней школы — той самой, которая стоит на месте Спасо-Божедомской церкви. Последний раз это помещение было доступно для осмотра тогда, когда многих из них еще не было на свете. За школьниками потянулись взрослые. Четыре экскурсионных группы «Архнадзора» в рамках акции прошли по Пречистенке, останавливаясь чуть ли не у каждого дома, заходя в Башню Згуры и в музей Пушкина, где в этот день открылась великолепная выставка по истории этой улицы. Люди шли и шли к нам до самого закрытия; москвичи, гуляя в День города, пользовались возможностью подняться на высоченное крыльцо, войти под могучие своды, взглянуть на нынешнюю Пречистенку из трехсотлетнего окошка.

Чтобы подарить городу эту акцию, объединили свои усилия четыре культурные институции – Государственный музей А.С. Пушкина, открывший всем желающим доступ в свои Чертольские палаты, Общество изучения русской усадьбы, предоставившее материалы для фотовыставки о Владимире Згуре и ранних годах ОИРУ, Отдел свода памятников архитектуры и монументального искусства России Государственного института искусствознания, поделившийся своими экспедиционными материалами – фотографиями сегодняшнего состояния усадеб, и, наконец, мы – Общественное движение «Архнадзор», которое придумало соединить все это в единый аккорд под названием «Башня Згуры».

Огромное спасибо всем, кто вложил свой труд в создание этого праздника. Историографу ОИРУ Гарольду Давидовичу Злочевскому, на правах хозяина принимавшему экскурсантов в квартире Владимира Згуры. Научным сотрудникам Отдела свода памятников Екатерине Антоновне Шорбан и Галине Павловне Твердовской, чьими трудами продолжается в наши дни дело Згуры и его товарищей по выявлению и фиксации забытого культурного наследия. Активистам «Архнадзора»: дизайнеру Наталии Риво, создавшей оформление выставки, Евгении Твардовской и Ирине Трубецкой, предпринявшим все необходимые усилия для того, чтобы наш замысел воплотился в материальные объекты, и другим, поочередно дежурившим в экспозиции. Экскурсоводам Рустаму Рахматуллину, Александру Фролову, Никите Брусиловскому и Ирине Чичкиной. Директору музея Пушкина Евгению Анатольевичу  Богатыреву и сотрудникам музея за содействие в подготовке экспозиции. И — совсем неожиданно — директору Детской музыкальной школы №11 им. В.И. Мурадели, расположенной в знаменитом доме Охотниковых на Пречистенке, 32/1,  Нателле Давидовне Делекторской, которая, заметив у себя во дворе экскурсантов, гостеприимно распахнула перед ними двери и дала возможность полюбоваться прекрасным неоклассическим интерьером дома.

Не может быть, чтобы в этот день с нами не было Владимира Васильевича Згуры.

Мы все едины в любви к Москве.

Post scriptum: 17 сентября 2012 года исполняется 85 лет со дня гибели Згуры. Мы обратили внимание на это уже в разгар подготовки выставки и поняли, что все происходит правильно – так, как надо, там, где надо, и вовремя.

17 сентября, в 16-00, в храме Ильи Обыденного будет отслужена панихида. Приходите.

 Распечатать статью

Опубликовано 16 сентября 2012 в 18:53. Рубрики: Адресная книга, Будни краеведения.
RSS лента комментариев к этой записи. Вы можете оставить комментарий, или трекбек с Вашего сайта.