Классика классицизма
Александр Можаев
Опубликовано strana.ru
Корабельные рощи раскрашенных деревянных колонн, литые металлические капительки, детально проработанные интерьеры. Диковиннейший, сказочный антиквариат: глаза подсознательно ищут рычажок, способный оживить таинственные декорации. Замурлыкает пыльный органчик, загромыхают пистонные пушечки, заяц ударит в барабан, коркодил выпустит из пасти сусальное светило, забрызжут вином блюдца фонтанов и на парадной лестнице покажется блистающая изумрудами Матушка-Императрица, в окружении сорока нарумяненных фрейлин, дюжины прекрасных фаворитов, а также карлиц, канатоходцев, арлекинов и ангелов, трубящих в златые трубы…
Что говорить, вещица прекрасна.
Месяц назад в Музее архитектуры состоялось символическое открытие постоянной экспозиции: так случилось, что на протяжении 20 лет один из лучших музеев Москвы оставался выставочным пространством, а большая часть его коллекций пребывала в запасниках. Почин возрождению экспозиции в анфиладе бывшего дворца Талызина на Знаменке положен презентацией одного из самых знаменитых экспонатов МУАРа – деревянной модели Большого кремлёвского дворца, изготовленной в начале 1770-х годов тщанием самого Василия Баженова. Вернее, это лишь фрагменты 17-метрового макета, с 1991 года пребывавшего в разобранном состоянии, но и они занимают два больших зала.
Этот дивный проект и замышлялся как титаническая декорация, долженствующая превратить «обветшалый и нестройный град» Москву в истинный Третий Рим, а Кремль – в подобие мифологического Акрополя. «Ликуйствуй, Кремль!» — восклицал Баженов при закладке дворца. Однако, на нашу удачу, макет остался макетом, не успев вырасти до прожектируемых габаритов: от двух до шести этажей, 600 метров по фронту, 20 000 комнат.
Предыстория: после отъезда царского двора в Петербург в 1712 году (ещё один важнейший, но оставшийся почти незамеченным юбилей и без того юбилейного 2012-го!) дворцы Кремля стали приходить в стремительное запустение. Петр, уезжая, обесточил всё, что мог и даже вывез с собою свинцовые трубы дворцовых водопроводов. Уже в середине столетия за ветхостью были разобраны палаты женской половины. Елизавета Петровна поновляла дворец, но лишь его основные, набережные покои.
В 1767 году Екатерина Великая обратила свои августейшие взоры к древней столице и поручила архитектору Василию Баженову приступить к работе над проектом глобальной перепланировки Московского кремля, строительства в нём огромного комплекса дворцовых и правительственных зданий. Этот проект – один из самых смелых замыслов одной из самых замысловатых эпох русской истории, классика классицизма, песнь песней. «К славе великой империи, к чести своего века, к бессмертной памяти будущих времен, к украшению столичного града, к утехе и довольствию своего народа положено великолепных сих чертогов основание».
Один небольшой минус: ценой его реализации должен был стать старый добрый Кремль, хранитель исторической памяти прежней России. На месте бестолково расставленных монастырей, палат и башен рисовались стройные оси проспектов и окружности площадей – кстати, в ту пору бытовало мнение, что «регулярство содействует ободрению жителей к труду и работе». Баженов сохранял соборы и основные дворцовые корпуса, но сохранял довольно формально. Важнейшие элементы городского центра, самая основа прежней Москвы, оказывались спрятанными во дворах новых зданий, никак не привязаны к их строгой геометрической структуре. Очевидно, что если бы замысел был реализован, то по прошествии небольшого времени эти ветхие и неуместные монументы прошлого уступили бы место новому огромному храму с колоннадами и ротондами, и разве какой-нибудь из древних соборов уцелел бы с краю, в качестве придела или реликвария. И вспоминали бы мы сейчас о Кремле как о мифической Десятинной церкви. И пытались бы разглядеть родную историю в кривых зеркалах всевозможного неорюса.
Петр Первый предпочитал писать историю с чистого листа, а для Екатерины Боровицкий холм был символом преемственности, героическим продолжением славной истории венценосных предков (кстати, по легенде и сама модель преемственно сделана из досок разобранного чуда предыдущей эпохи – Коломенского дворца). По нынешним временам эта логическая схема кажется знакомой: устранить неактуальные свидетельства кособокого прошлого, чтобы продолжать историю на новом качественном уровне. Но непременно на том же месте, гордым именем царя Гороха. Позже этот подход стал чуть ли не правилом — стоит вспомнить, что наиболее программные монументы русского стиля второй половины 19 века в Москве также поставлены на месте уничтоженных древних подлинников. Декларативный патриотизм и возрождение традиций национальной архитектуры утверждались ценой гибели важнейших её произведений. Например, при реконструкции Красной площади были уничтожены остатки крупнейшей гражданской постройки времени Годунова (Верхние торговые ряды) и одно из лучших творений Москвы Петровской (Земский приказ, уступивший место Историческому музею, между прочим). Подлинная история подменялась идеализированным образом, и это продолжает происходить по сию пору: «строительство памятника архитектуры 18 века», «снос как форма реставрации», «реконструкция в целях сохранения».
Баженов в этом смысле был честнее, он не правил историю, а обращался к самому передовому на тот момент классическому жанру. Однако проект оказался слишком передовым, он опередил свою эпоху и совершенно не вписался в сложные изгибы метафизики Боровицкого холма. Уже Карамзин писал о явной утопичности Баженовского дворца: «Планы знаменитого архитектора уподоблялись Республике Платоновой или Утопии Томаса Моруса: им можно удивляться единственно в мыслях, а не на деле». Беда любой утопии – мечтательная оторванность от реального времени и места, а с Москвой такие штуки плохо проходят. Она словно отторгает замыслы слишком отважные, глухие к исконной внутренней гармонии города, попытки победить циркулем либо бульдозером его древнюю, уходящую корнями в самое сердце земли природу.
Трапеция петровского Арсенала, занявшая место целого квартала с многими дворами и храмами, стала модулем нового времени, новой точкой отсчёта, закладным камнем будущего Баженовского дворца. Умножение масштаба обернулось сокращением смыслов, разрывом связей, упрощением сложносочиненного исторического пространства. Арсенал хорош и привычен, но ведь он стал идейным предшественником ещё одного, куда менее гениального, но столь же принципиально-геометрического монумента – Дворца съездов. Или взять например дом Нирнзее, крайне выразительный манифест другой практичной эпохи (как говорил поэт Григорьев, «чтобы выразить всё сразу, кулаком я бью по тазу»). Пустые вертикали его брандмауэров, нависающие над крышами малоэтажных соседей, внятно говорили прежнему городу: все умрут, а я останусь. Доходная застройка начала ХХ века подготовила почву для сталинского генплана, нереализованного в силу всё тех же утопичности и чужеродности, стремления победить рассудком иррациональную природу этого города. Про то, чем обернулась бы для Москвы реализация невероятного Дворца Советов или любого из ряда по-своему великолепных Наркомтяжпромов, и думать боязно. А высотки, тем не менее, стоят как влитые, несмотря на свои титанические габариты – отчего так?
Кажется, секрет успеха ладно сформулировал коллега Рустам Рахматуллин, сравнивший кремлёвские проекты Василия Баженова и Матвея Казакова. «Что это за бессмыслица, наследство варварских времен, думал, наверное, Баженов, видя, как Чудовская улица Кремля уперлась в стену мимо башни. И вычертил ей правильное ложе». А вдумчивый Казаков «слушает и слышит про другое. И вписывает в глупый, варварский средневековый угол стены и улицы ротонду своего Сената. А уже ротонда с её куполом приходится на ось кремлёвской башни, становясь последним камнем Красной площади и новым образом державы. Сенат словно всегда стоял на этом месте. Всегда готов был стать – и вот увиден, воплощен».
Москва – как река, сама выбирающая себе русло. Хорош тот зодчий, который умеет ему следовать, но тем не менее, не первую сотню лет специально обученные профессионалы пытаются не просто регулировать, а выворачивать её течение в обратную сторону. Героический, но всё же напрасный труд.
А вы, дорогие москвичи и гости столицы, тем временем не поленитесь прогуляться в Музей архитектуры, чтоб увидеть счастливо нереализованный Дворец Василия Баженова своими глазами. Он действительно прекрасен.
Записи
5 комментариев