Волхонка и Чертолье — 2
Рустам Рахматуллин, Константин Михайлов
Большой Каменный мост
За Ленивкой Кремлевская набережная сменяется Пречистенской. Так и параллельная реке Волхонка делилась по Ленивке надвое. Причиной разделения служил Каменный мост на его старом месте.
Старый Каменный мост был первым постоянным на Москве-реке. Москворецкий мост от Красной площади долго оставался наплавным («живым») или деревянным свайным. С появлением Каменного моста, а это 1680-е годы, к Боровицкой площади от Красной словно бы вернулось первородство. Предпочтение Каменного моста могло диктоваться приоритетом киевского геополитического вектора в XVII столетии, то есть значением замоскворецкой Якиманки как прямой дороги в Малороссию.
Башню Водяных ворот Белого города разобрали позже примыкавших к ней крепостных стен, возможно потому, что видели ее частью моста. На замоскворецком конце моста ей отвечала знаменитая Шестивратная башня, разобранная раньше Водяной.
Сам мост снесен в 1857 году. Его железный преемник, просуществовавший восемьдесят лет, сохранил название Каменного и передал его нынешнему, третьему по счету мосту.
Церковь Всех Святых
И Старый мост, и Водяная башня иначе назывались Всехсвятскими, по церкви Всех Святых, стоявшей на чертольском берегу чуть западнее. Церковь была древнейшей в Чертолье по упоминанию: 1365 год. В тот год она дала название пожару, занявшемуся рядом.
Всехсвятской называлась и улица между Большим и Малым Каменными мостами (теперь Серафимовича). Таково же первое название Ленивки. У обеих улиц общая красная линия: за рекой ее поддерживает знаменитый Дом на набережной, возведенный до переноса моста.
Стена Белого города едва могла обнять древнюю церковь, стоявшую у самой кромки коренного берега. На месте этого участка стены сохранился вал, именовавшийся Всехсвятским.
Церковь существовала в теле XVII, если не XVI века и, по разысканию Владислава Рябова, принадлежала к редчайшему типу трехглавых. Она упразднена и снесена перед постройкой храма Христа Спасителя. Участок влился в площадь храма, став ее юго-восточным углом, и со временем был занят монументом Александру III. Престол Всех Святых перешел в соседнюю церковь Похвалы Богородицы.
Церковь Похвалы Богородицы в Башмакове
В спорах и разговорах о храме Христа Спасителя почти не вспоминают о превосходном московском храме, стоявшем рядом с грандиозным собором и разделившем его судьбу. Конечно, церковь Похвалы Богородицы не могла соперничать с храмом Христа ни размерами, ни роскошью декоративного убранства. Но изяществом, утонченностью линий и пропорций, не говоря уже о древности, она его несомненно превосходила. Церковь стояла левее дома номер 45/1 по Пречистенской набережной. Первые документальные известия о ней датируются 1475 годом.
При сносе храма обнаружили старинный склеп; надпись на каменной плите гласила, что здесь был похоронен убитый на Ливонской войне сподвижник Ивана Грозного, знаменитый Малюта Скуратов. Значит, двор Скуратова в Чертолье располагался неподалеку от этой церкви. Где именно? — загадка.
Храм показан на планах Москвы XVII столетия, начиная с Петрова чертежа: одноглавая церковка, выглядывающая из-за стены Белого города. В 1656 году, согласно «Строельной книге» Москвы, храм уже был каменным (не исключено, что со времен Скуратова). Назывался он тогда иначе – храмом Николы Чудотворца Явленского, что в Пречистенской улице. Известен и другой, указывающий на древность, топонимический адрес церкви – «что в Старых рощах». Никольским храм именовали и позднее, когда чудотворный образ Николы Явленного перешел в придел, а главным стал престол Похвалы Богородицы. Еще церковь называли Старой Прощёй — в значении прощения, чудесного исцеления от иконы. К 1917 году церковь Похвалы оставалась одной их трех московских Прощей. (Две другие – церкви Николы Явленного, или Новая Проща, на Арбате и Параскевы Пятницы в Замоскворечье – также снесены в советское время.) Наконец, Похвальский храм звали еще и Николой в Башмачках.
Башмаково – не название древней слободы или урочища. Оно происходит от фамилии богатого прихожанина, владельца соседнего дома. Думный дворянин и печатник (хранитель государственной печати) Дементий Минич Башмаков вписал свое имя в историю архитектуры, когда в 1705 году капитально перестроил Похвальскую церковь, фактически стоявшую на его дворе. От прежней каменной постройки уцелели в лучшем случае подвалы и нижние части стен, так что храм, доживший до советского времени, был характерным памятником московского зодчества рубежа XVII — XVIII столетий.
Архитектура церкви Похвалы Богородицы весьма любопытна для начала XVIII века. Она принадлежала к компромиссному направлению, сочетавшему традиционные черты московского зодчества (пятиглавие, план «кораблем») с новомодными приемами композиции (вертикализм силуэта, утонченность форм, компактное завершение) и архитектурной декорации. Для «московского барокко» были характерны и наличники «с гребешком», и тонкие колонки граненых барабанов храма и колокольни, и восьмигранное окно в верхней части церкви, и белый камень всей этой декорации на фоне кирпичных стен.
Дореволюционные исследователи указывали на тесную связь облика Похвальской церкви с образцами «немецкого ренессанса», распространившимися в Москве в 1680-е годы: ордерная обработка фасадов, сложные орнаменты, разорванные фронтоны (прямые и круглые), фигурные кронштейны, балясины, вазы, раковины…
Колокольня храма не принадлежала к распространенному в XVII веке шатровому типу, а примыкала к меньшей группе столпообразных восьмигранных.
В интерьере приковывал внимание резной шестиярусный иконостас 1705 года, с иконами мастера-изографа Кирилла Уланова. В подклете находились, помимо скуратовского, захоронения храмоздателя Дементия Башмакова, его матери и дочери, других прихожан и жертвователей.
Похвальская церковь не подвергалась серьезным перестройкам и до самой гибели сохраняла черты первоначальной архитектуры.
После 1917 года церковь Похвалы Богородицы обрела еще одну святыню — сюда из снесенного кремлевского храма Константина и Елены перенесли чтимую икону Божией Матери «Нечаянная радость». С 1920-х годов еженедельно, по пятницам, перед нею читали акафист. Относительно мирная жизнь храма продолжалась до начала 1930-х годов.
Передача участка храма Христа Спасителя под строительство Дворца Советов автоматически решила судьбу Похвальской церкви. 8 сентября 1931 года Мособлисполком принял решение о сносе, через месяц утвержденное ВЦИКом. Храм был вскоре закрыт, его прихожане перешли в церковь Власия в Староконюшенном переулке. Руины храма Спасителя, взорванного 5 декабря 1931 года, разбирали до лета 1932-го. Затем настал последний час церкви Похвалы Богородицы. К концу года ее уже не было.
Икона «Нечаянная радость» перешла в церковь Власия, затем в церковь Воскресения в Сокольниках, а ныне сохраняется поблизости, в церкви Ильи Обыденного у Остоженки.
Палаты Башмакова — старый дом Пашкова
Считается, что дом с колоннами, стоявший рядом с церковью, среди двора, главным фасадом к набережной, сохранял в основе древние палаты Башмакова. Дом и церковь были связаны всегда, вместе оказывались на картинах и фотографиях. Как знать, не здесь ли жил и сам Малюта?
В XVIII столетии усадьба принадлежала Пашковым. Хозяин дома капитан-поручик Петр Егорович Пашков, сын денщика царя Петра, содержал причт церкви Похвалы. Именно Петр Егорович построил неподалеку самый красивый дом России, увековечив собственное имя. А старый дом Пашкова тихо исчез вместе с Похвальской церковью, оставив по себе бесформенный и рваный двор.
Алексеевский монастырь
Следующий квартал по набережной до строительства храма Христа Спасителя занимал Алексеевский женский монастырь. Тот самый, игуменья которого якобы прокляла стройку нового храма.
Алексеевский монастырь переносился дважды. Первый раз — со своего древнейшего места на Остоженке, где его сменил Зачатьевский монастырь. Второй раз — отсюда, из Чертолья, где его сменил храм Спасителя, в Красное Село, где частично сохранился.
Основанный святым митрополитом Алексием в XIV веке, монастырь перешел в Чертолье одновременно с Государевыми конюшнями, в 1547 году. После Смуты и пожаров он восстанавливался в дереве, пока у Михаила Федоровича Романова не родился царевич Алексей. В 1629-34 годах знаменитые царские мастера Антипа Константинов и Трефил Шарутин возвели посреди деревянной ограды каменную церковь Алексия человека Божия о двух шатрах.
Ежегодно в день ангела царевича, а впоследствии царя Алексея Михайловича вся Фамилия делала выход в монастырь. Службу совершал патриарх. После смерти царя традиция стала затухать, но возобновилась с рождением царевича Алексея Петровича. Теперь выходы в монастырь возглавлял царь Петр.
Двухшатровая церковь сохранялась в монастыре до его упразднения.
Семиверхая башня
Угловая башня Белого города, стоявшая над устьем Черторыя, именовалась Алексеевской. Но более известно имя Семиверхая — по сложному устройству завершения. На древних планах города башню венчает неопределенное число верхов. По наблюдению художника и архитектора Владислава Рябова, у башни было восемь граней и, следовательно, девять верхов.
Семиверхая башня, как и стены, исчезла в царствование Екатерины II. Но осталась, вместе с шатровым храмом Алексеевского монастыря, излюбленным сюжетом архитектурных реконструкций.
Дом Оболонских
По высокому берегу — остатку Всехсвятского вала — возвращаемся к углу Ленивки. Угол благородно округлен старинным домом Оболонских (Ленивка, 1/45). Наугольная ротонда, не дошедшая до нас, видна на многих панорамах. В некоторых ракурсах ротонда с бельведером замещала башню Водяных ворот, воссоздавая ее градостроительный акцент на предмостном перекрестке и приглашая на Ленивку.
Дом Хлудовых
Самая короткая улица Москвы Ленивка стремительно вернет нас на Волхонку.
Дом на углу переулка (№4/6) не привлечет внимания, если не знать, что он показан каменным уже на плане 1764 года. Под штукатуркой могут обнаружиться следы барочной декорации елизаветинского времени, если не что-нибудь более старое. Сегодня это старейший дом в полуразрушенном квартале на месте древнего кремлевского плацдарма. Самый известный в череде хозяев дома — Герасим Иванович Хлудов, крупнейший московский промышленник середины XIX века, совладелец Егорьевской бумагопрядильной и ткацкой фабрики.
Войти во двор усадьбы можно сбоку, через арку стильного доходного дома в Лебяжьем переулке, 8 (1903 год, архитектор Александр Калмыков). В центре двора при Хлудовых стояла водокачка принадлежавших им Китайских (Центральных) бань.
Дом Лобачева
Палаты Хлудовых заступили красную линию Ленивки, как это бывает с самыми старыми домами. Иначе сказать, угловой с Волхонкой доходный дом (№ 6/7) отступил от древней красной линии. Построенный гражданским инженером Никитой Лазаревым для купца Лобачева в 1904 году, дом пятился перед нараставшим потоком транспорта с Каменного моста на Знаменку и Моховую.
Церковь Иоанна Предтечи на Ленивом торжке и «дом с лавками»
Перспективу Ленивки, а следовательно, и Старого моста, замыкает колонный портик дома № 10 по Волхонке. Эту градостроительную роль он перенял у церкви Зачатия Иоанна Предтечи, что на Ленивом торжке.
О Предтеченской церкви известно чуть больше, чем о самом торжке. Она впервые упомянута под 1589 годом, показана на всех планах Москвы, начиная с Петрова чертежа, значится каменной с 1657 года. Упразднена по инициативе князя Александра Прозоровского, последнего екатерининского губернатора Москвы.
Губернаторы не были вольны в таких делах: правящими князьями Москвы оставались государи. В представлении на имя императрицы Прозоровский писал о ветхости храма, а приложенный план трактовал о тесноте проезда. Получив высочайший ответ, князь в 1792 году предложил Управе благочиния «разобрать будущей весной ц<ерковь> Иоанна Предтечи на Ленивке, часть земли отвести под расширение улицы, а другую часть отдать под лавки. В лавках против Каменного мосту был бы портик или портал, весьма по архитектуре регульной (регулярный), и делал бы мосту вид украшения». Так и поступили.
Притом застраиваемый участок не был казенным: бывшее церковное место последовательно принадлежало Глебовым, Волконским, Шуваловым, Вяземским, Фаминциным, Ринкевичам. Почти все фамилии «местные», соседские.
Недавно в «Дом с лавками» переехал Музей личных коллекций ГМИИ.
Усадьба Нарышкиных — Воейковых (дом Тропинина)
От дома с лавками удобно рассмотреть усадьбу на другом углу Ленивки. В XVIII столетии она принадлежала Нарышкиным и занимала весь фронт огромного квартала по Ленивке и весь — по Волхонке. После смерти генерал-поручика Василия Нарышкина двор стал делиться между его племянницами, выходившими замуж. Так обособилась дальняя часть по Ленивке, с уже знакомым наугольным домом у Старого моста. Дальняя часть по Волхонке (№ 13) осталась за Нарышкиными (ныне там, в доме XIX века, музей Ильи Глазунова). А ближнюю часть (Волхонка, 9 — 11) получил за женой Алексей Федорович Грибоедов.
Александру Сергеевичу он доводился дядей. Не по отцу, как можно думать, а по матери: родители драматурга принадлежали к разным ветвям одного рода. Дядина усадьба Хмелита под Вязьмой известна как музей Грибоедова. В Хмелите будущий писатель провел лето своего детства.
Алексей Федорович считается прототипом Фамусова. Дочь его действительно носила имя Софья. Тогда кандидат в Скалозубы — ее муж Сергей Римский-Корсаков, дом которого на Страстном бульваре несправедливо прослыл домом Фамусова.
Впрочем, Фамусов жил на Волхонке много раньше времени действия «Горя от ума». Еще в 1806 году он продал дом и переехал, к удивлению дворян, в Замоскворечье. (Недаром герои «Чистого понедельника» Бунина ищут дом Грибоедова на Ордынке, в Грибоедовском, ныне Пыжевском переулке.) У Александра Грибоедова о доме на Волхонке сохранялись только детские воспоминания.
фото: http://www.liveinternet.ru/users/appassionata/post123212373/
Увы, на месте главного барского дома ныне эклектичная постройка второй половины XIX века (Волхонка, 9, архитектор Михаил Никифоров). Закладная доска, найденная при сносе старого дома в 1878 году, сообщала, что сносимое здание заложено вдовой Василия Нарышкина «в лето от Рождества Христова 1779 маия 20 дня. Архитектор при строении был Елезвой Семенов сын Назаров…» Это очень крупный архитектор баженовского круга.
Существующий дом построил подполковник Воейков. Над карнизом видим сразу два одинаковых герба: на углу — и по центру главного фасада. Второй сохранился лучше. Гербовый щит увенчан рыцарским шлемом — знаком нетитулованного дворянского рода. Это один из трех десятков фамильных гербов, уцелевших на московских фасадах. Забегая вперед, скажем: на Волхонке нас ждут еще два, княжеский и графский. Здесь можно изучать основы геральдики.
Дом Воейкова отмечен мемориальной доской в честь художника Василия Тропинина. Вопреки ее тексту, Василий Андреевич не мог жить в этих стенах, поскольку умер в 1857 году. Не жил он и в прежнем главном доме усадьбы. Художник квартировал во флигелях — сначала в маленьком на Волхонке (№ 11), позднее – в большом на Ленивке (1/9). Оба здания, к счастью, сохранились.
Подробности этой истории исследовал Сергей Романюк. Исповедные книги церкви Похвалы Богородицы в Башмакове свидетельствуют, что сначала художник нанимал квартиру у купца Зимулина, который приобрел усадьбу Алексея Грибоедова в 1806 году. Но ко времени Тропинина Зимулин продал главный дом и флигель по Ленивке, а за собой оставил флигель по Волхонке, построенный в 1811 году. (Картуш с латинским вензелем и внешность флигеля принадлежат Воейкову, в руках которого две части древнего владения соединятся вновь.)
Согласно договору найма от 1 сентября 1825 года, Тропинин занял у Зимулина «в каменном флигеле на большой улице верхний этаж, четыре комнаты и кухню, к ним галерею со стеклами». Внизу у купца были лавки. Лестница к художнику вела со двора.
Заняв квартиру на Волхонке, Тропинин занял пустовавшее лет двадцать, со смерти Рокотова, место первого московского портретиста. Карл Брюллов, отказываясь портретировать москвичей, говорил им: «У вас есть собственный превосходный художник».
…Рокотов ушел в Москву за отставным дворянством, получившим вольность — право не служить. Он понял, что найдет в Москве заказ. Его москвич предпочитает платье с кружевной манишкой петербургскому мундиру с орденами. В Москве и подмосковных вольные дворяне наверстывали стиль барокко, начинали классицизм и смешивали их. Так Рокотов барочен и классичен одновременно.
Тропинин тоже помещается на пограничье, историческом и личном. Он закрывает классицизм (ампир) и открывает романтизм. Крестьянин графа Моркова, он получает вольную и звание академика, когда дворянство празднует начало своего конца в салонах декабризма и на Сенатской площади.
Москвич Тропинина помалу выступил из рокотовского тумана, округлил лицо и тело, просветлил глаза и поместился в интерьер. Еще он переехал с рокотовской Басманной на Волхонку, с Покровки на Арбат. «Час битый ехала с Покровки», — говорит у Грибоедова старуха, которая не переехала.
Москва сама чеканит формулу: Тропинин в доме Фамусова.
Академия звала нового члена к себе, в Петербург, но Василий Андреевич остался в Москве. Полнота обретенной свободы предполагала и свободу от Академии. А главное, художник ждал раскрепощения жены и сына, живших у Моркова еще пять лет. Граф Ираклий Иванович знал, как удержать Тропинина поблизости! Морков ценил в нем домоуправителя и даже архитектора: в графском имении Кукавка под Винницей есть церковь работы Василия Андреевича.
Во флигеле Зимулина Василий Андреевич прожил семь лет. Сюда зимой 1826-27 годов приходил позировать Пушкин, вернувшийся из ссылки. Как и хозяин мастерской, поэт стоял на рубеже времен, на переломе жизни. Назовем тропининского Пушкина московским (петербургского писал Кипренский, и это лучшие изображения поэта).
«Портрет Тропинину заказал сам Пушкин тайком, — свидетельствовал друг поэта Сергей Соболевский, — и поднес мне его в виде сюрприза с разными фарсами». Дальше — детектив с участием московских литераторов. Уезжая на пять лет за границу, Соболевский оставил портрет Ивану Киреевскому, а тот — Шевыреву. Вернувшийся Соболевский нашел у Шевырева копию. Выяснилось, что копировать портрет давал Киреевский, а копиист жил в доме Шевырева. Словом, кто виноват, осталось неизвестным.
Между тем оригинал нашелся в меняльной лавке. И удивительно: лавка помещалась… в «Доме с лавками», через улицу от квартиры Тропинина. Портрет как будто сам вернулся к своему создателю. Старый художник заверил подлинность портрета, но не реставрировал его, сказав, что «не смеет трогать черты, положенные с натуры и при том молодою рукой».
К тому времени Тропинин давно переехал в другой дом. Это произошло в 1832 или 1833 году. Возможно потому, что прежний флигель поменял хозяина. Или потому, что стало тесно: художник уже соединился с семьей.
Тропинины вселились в корпус по Ленивке, который вместе с главным, угловым домом принадлежал тогда семейству тайного советника Писарева. Здесь Василий Андреевич прожил более двадцати лет. Только за год до смерти, в 1856-м, он приобрел собственный дом на Большой Полянке (не сохранился).
В бельэтаже дома на Ленивке растесано и выделяется размерами одно окно. По легенде, комната за окном — мастерская Тропинина. Считается, что именно у этого окна с видом на Кремль стоит художник на своем хрестоматийном автопортрете. Сопоставить ракурсы нельзя: последние сто лет Кремль заслонен доходным домом Лобачева. На картине виден только подоконник, и похоже, что окно действительно огромное.
Художник не раз усаживал к окну заказчиков. При первом взгляде на их портреты оконная рама кажется рамой висящих на стене картин. Вот господин Протасьев позирует зимой у левого угла окна, с видом на дом Пашкова и церковь Николы Стрелецкого. Вот госпожа Протасьева позирует летом, у правого угла, с видом на древесные кущи и Троицкую башню Кремля. На портретах дом Пашкова, церковь, Кремль видны над крышами ближайших зданий.
Пейзаж Волхонки оборачивается вокруг Тропинина.
Сегодня дом Воейковых и флигель по Ленивке принадлежат Москве. Нижние этажи сдаются в аренду, верхние недавно расселены. Второй и третий этажи тропининского флигеля явно пустуют. Необъяснимым образом ему отказано в охране, то есть он не памятник.
Записи
1 комментарий