Архнадзор

Итоги уходящего года, ознаменовавшегося для нас как существенными потерями, так и определенными достижениями, подвел на встрече с редакцией интернет-газеты «КУЛЬТУРА-ПОРТАЛ» координатор Общественного движения «Архнадзор», писатель и публицист Рустам Рахматуллин. Предлагаем вашему вниманию первую часть беседы, которую провела и записала Ольга Доева.

1. ГРАДОСТРОИТЕЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

— Около года назад в рамках on-line интервью мы с Вами обсуждали ситуацию с охраной исторических и архитектурных памятников в Москве. Тогда, после назначения нового мэра, было очень много надежд на позитивные перемены в этой области. Оправдались ли эти надежды? Что удалось сделать?

— У Москвы целый год было два мэра. Я об этом не раз говорил, но такова формула года. Один мэр – новый, с верными декларациями, с новой градостроительной политикой и новой политикой в отношении наследия. Другой – старый, который заминировал город, запустил в работу разные проекты, не закончив их, и эти мины все еще взрываются. Вот сию минуту старый мэр взрывает «Детский Мир».

Новый мэр пытается разминировать лужковское поле, иногда удачно, иногда нет. Когда и если новый мэр перезапускал и заканчивал вандальные проекты старого, — это делалось без удовольствия, с некоторым стеснением, и было видно, что он предпочитает не комментировать происходящее. Так было и с усадьбой Шаховских, и с Соборной мечетью.

Параллельно принимаются новые решения системного характера, но и тут впечатление остается двояким. Решение с плюсом — «Якиманская революция», то есть изменение порядка градостроительной деятельности на исторических территориях после гибели дома Кольбе на Большой Якиманке. Решение с минусом – расширение полномочий так называемой Сносной комиссии.

Здесь нужно уточнить, что работа с объектами наследия и градостроительная деятельность — разные вещи, поскольку на территории памятника и на нем самом градостроительная деятельность невозможна. Для территории памятника не пишется градостроительный регламент, на территории памятника не должны видеть главного архитектора города. Памятники и их территории находятся, по закону, в исключительной компетенции органов охраны наследия. А градостроительная деятельность производит новые объемы или меняет параметры старых, это капитальное строительство, создание новых плотностей и высот.
Так вот, после падения дома Кольбе изменился порядок градостроительной деятельности на исторических территориях, вне территорий памятников. Как именно?

Во-первых, заказчиком регламентов – то есть параметров возможной строительной деятельности – стало Мосгорнаследие, а ведомство главного архитектора – Москомархитектура – потеряло эту функцию. Значит, градостроительная деятельность в историческом городе поставлена в перспективу сохранения наследия.

Во-вторых, параметры разрешенного строительства для отдельного владения — они называются градпланами земельных участков, сокращенно ГПЗУ — стали выдаваться за счет города. То есть застройщик больше не может провести свой интерес через «белую» кассу. Тем самым город проводит свою волю, в идеале — волю общества, а не застройщика. Конечно, остается «черная» касса; но формальный ход правильный.

В-третьих, декларировано, что новые параметры будут выдаваться только в габаритах исторической застройки, в том числе утраченной. Как сказал Собянин, сколько снес, столько и получишь. На этом основании было остановлено семиэтажное строительство на месте двухэтажного дома в Большом Козихинском переулке. История получилась громкая…

2. ВЫЯВЛЕНИЕ ПАМЯТНИКОВ

…Если город четко расчерчен на территории памятников, зоны охраны и всё остальное, — становится понятно, где градостроительная деятельность невозможна, где ограничена и где свободна.
Территория памятника есть историческое владение в утвержденных межах, охраняемое наравне со зданиями, в нем стоящими. Это просто: нельзя не только снести или надстроить усадебный или монастырский дом, но и застроить двор.

Зоной охраны называется внешний пояс защиты памятника, пролегающий по территории соседей. Если сосед — не памятник, то градостроительная деятельность у него возможна, но ограничена интересами ближайшего памятника. Например, лучами его визуального восприятия. Поэтому в охранной зоне разрешена только регенерация исторической среды — строительство в габаритах чего-либо утраченного.
Памятников в Москве так много, охранные зоны сходятся так близко, что существует практика объединения охранных зон. Вместе они покрывают огромную часть исторического центра.
На участках, остающихся вне охранных режимов, можно строить более свободно. Но не что попало, поскольку остаются еще визуально-ландшафтный анализ, природоохранные и иные ограничения.

По идее, эти правила ясны и прозрачны. Увы, на практике территории сотен памятников не сформированы, поскольку не сформирован до конца реестр самих памятников. Заявленные (то есть обнаруженные и направленные на экспертизу) и выявленные (то есть успешно прошедшие экспертизу) памятники превышают числом 2000. Это четверть (!) наследия города, ожидающая внесения в Единый государственный реестр.

— Помнится, вы объясняли, в чем хитрость: выявленный памятник очень долго может быть не оформлен юридическим образом. Другими словами, искусственно задерживается документальная регистрация с помощью бюрократических процедур.

— Процедура по закону включает несколько этапов. Сначала любым физическим или юридическим лицом подается рекомендация, заявка на охрану. С этого момента, если заявка принята, начинается защита памятника. Наши оппоненты, когда им очень надо, считают, что заявленные памятники — не памятники вовсе, и отказываются их защищать. Так погиб Дом культуры «Октябрь».

Следующая стадия – историко-культурная экспертиза. Ее проводит аккредитованный государством эксперт, поэтому она государственная. Выявленный экспертом памятник ждет перевода в разряд региональных или федеральных. В первом случае процесс выявления идет на уровне субъекта федерации, во втором – на уровне федерации. То есть соглашаются с экспертизой и готовят документы региональный либо федеральный орган охраны памятников. А окончательное решение принимает глава субъекта федерации – либо федеральное правительство.

— Я бы хотела уточнить, что значит соглашаются? Каким образом они могут спорить с экспертом?

— Госорган вправе оценить экспертизу. Закон перечисляет основания, по которым она может быть отклонена. Это некомплектность представленных документов, отсутствие объекта как такового и недостоверность. Действительно, инвесторы и прочие заказчики бывают заинтересованы в отрицательной экспертизе, притом что закон дает им право и заказывать, и оплачивать ее.
Поэтому орган охраны обязан быть зрячим. Либо он уверен в своих экспертах, либо должен оценивать акты экспертизы с помощью советников, коллегии, собрания экспертов.
К помощи экспертной коллегии может прибегнуть и мэр, принимающий окончательное решение. У губернатора Петербурга, например, есть Совет по наследию. «Архнадзор» весь год настаивал на том, чтобы такой Совет был у мэра Москвы, а рабочий орган Совета – у руководителя Мосгорнаследия. Тщетно.
В результате за прошедший год Сергей Собянин не принял на региональную охрану ни один (!) выявленный памятник.

— За весь год ни одного памятника?

— Ни единого. Считается, что принят на охрану дом ГИРД (Группы исследования реактивного движения) на Садовой-Спасской, 19. В действительности там лишь уточнен состав строений уже охраняемого памятника.
Весь год шло только выявление, то есть менялась пропорция заявленных и выявленных памятников, писались экспертизы, и не только положительные. Год назад заявленных памятников было гораздо больше, чем выявленных, сейчас большая часть уже прошла экспертизу. Точные цифры не назову, потому что эксперты работают каждый день.

Но почему не готовятся постановления мэра? Есть причина субъективная. Новый руководитель Мосгорнаследия Александр Кибовский предложил мэру подождать, пока будет разработана методика определения ценности памятника. Эта методика математическая, ноу-хау господина Кибовского. Памятник оценивается по разным критериям, выставляются и суммируются баллы. Вообще-то разработка методики государственной историко-культурной экспертизы отнесена законом к полномочиям федерации, но Москве на это наплевать. Москва не всегда регистрирует в Минюсте свои распорядительные документы.
Эту методику Мосгорнаследие внедрило как внутреннюю. Там всерьез считают, что можно поверить экспертное заключение специалиста математически. Так мы потеряли еще год, как потеряли тридцать пять лет, потому что некоторые заявки на охрану «висят» с 1970-х годов.

— А такая тенденция была и при Лужкове. В этом вопросе ничего не изменилось?

— И такая же тенденция была при Гришине и Промыслове. Никакая московская власть не хочет связывать себе руки, увеличивая количество памятников. Объективно их 8,5 – 9 тысяч, но четверть, повторю, находятся в «серой зоне», когда решение может быть обратимым. Не сформированы территории этих памятников, зоны охраны, предмет охраны. Водичка остается мутной, и кто любит в ней ловить, тот ловит. Достаточно руководителю Мосгорнаследия не согласиться с положительной экспертизой или согласиться с недостоверной отрицательной, как памятник теряет защиту. Обычно по фамилии эксперта предвидишь результат. Репутации сложились, но некоторых экспертов держат, чтобы делать грязную работу…

3. УТРАТЫ: УСАДЬБА ШАХОВСКИХ

— Давайте проиллюстрируем эту мысль на примере памятника, известного широкой публике. Например, усадьба Шаховских.

— Этот пример иллюстрирует другую тему – манипуляции с уже существующим охранным статусом. Усадьба Шаховских — памятник федерального значения, отданный на растерзание театру «Геликон-опера». Проект растерзания — городской, не федеральный, деньги тоже городские. В 2009 году, чтобы сделать приятное Лужкову и театру, господин Кибовский, пребывая в своей прежней должности руководителя Росохранкультуры, обратил внимание на дробь в адресе памятника. Там написано: Большая Никитская, 19/13. Строение, стоящее непосредственно на углу — театр княгини Шаховской, ныне Театр имени Маяковского. И поскольку сносить памятник по закону невозможно, Росохранкультура выпустила циркулярное письмо, гласившее, что остальная часть усадьбы — именно та, где проектируется новая сцена «Геликона», — не памятник.

Манипуляция видна всем, кто занимается наследием. Даже в электронном реестре Москомнаследия зачистка была сделана не сразу. Там статус памятника стал обозначаться в трех (!) вариантах. На всякий будущий случай, в соответствии с афоризмом одного из тамошних сотрудников: «Какую из трех моих точек зрения вы имеете в виду?»
Усадьба Шаховских – ансамбль, в котором театр появился последним. Возьмем для примера ансамбль Высокопетровского монастыря. У него основной адрес по Петровке и дробь по Крапивенскому переулку. Из этого никак не следует, что на охране находится только угловой Братский корпус, а остальное можно сломать и построить что-нибудь новенькое.

Манипуляций со статусом в истории московского вандализма немало. Можно вспомнить, как погиб Кавалерийский двор Хамовнических казарм на Комсомольском проспекте, 24: вместо пяти домов в указе Ельцина о присвоении охранного статуса были пронумерованы только четыре. Машинистка вздремнула. Вандалы не преминули воспользоваться. В таких случаях уполномоченный государственный орган должен просто уточнить состав памятника. Но Росохранкультура играла свою игру, а Мосгорнаследие – свою. Оно затеяло повторное выявление памятника, заказав экспертизу специальному человеку, чтобы сделать памятником только те части усадьбы, которые не сносятся по проекту.

Словом, ложь громоздилась на ложь. Увы, несколько деятелей культуры сочли возможным подыграть лжецам.
Например, наши оппоненты вызывали дух княгини Шаховской, говоря, что она была бы рада сломать свою усадьбу ради новой сцены. Дешевый спиритизм. В действительности желание княгини прекрасно известно. Когда Шаховская захотела иметь большую сцену, она построила ее на соседнем участке, приобретенном специально: тот самый Театр Маяковского.

Техническим и финансовым заказчиком сноса выступал город, а не театр. Усадьбу ломали на наши деньги. Ясно, что отмена проекта на такой стадии реализации означала бы расследование нецелевого использования средств. В таких случаях круговая порука чиновников нерушима.
В итоге мы потеряли княжескую усадьбу. За три года существования «Архнадзора» это единственная потеря в номинации «аристократический дом». Осенью 2010 года мы отстояли усадьбу Волконских на Тверском бульваре.
Особая нелепость ситуации в том, что в 500 метрах от «Геликона», на Арбатской площади, пятнадцать лет пустует огромный участок с котлованом. Прекрасное место для большой сцены. Но котлован копал сам Тельман Исмаилов, хозяин Черкизона. Отнять у него участок за бездействие новая мэрия не захотела…

4. ДВЕ КОМИССИИ

— Я не являюсь серьезным специалистом в этом вопросе, но даже навскидку могу назвать сразу несколько таких странных замороженных объектов.

— Да, и это следующая тема года. Весь год Собянин пересматривал и отменял инвестконтракты в сфере строительства. Другое дело, что Градостроительно-земельная комиссия, сокращенно ГЗК, где это происходит, — абсолютно закрытая чиновничья организация. Она рассматривает каждое дело в разных аспектах, но аспект охраны наследия там не на первом плане. Протоколы ГЗК довольно сложно находить, повестку дня – почти невозможно. Говорят об отмене более чем 200 контрактов, но списка мы не знаем. По каждому случаю должно выпускаться отдельное постановление.

Притом застройщик, теряющий контракт, вправе пойти в суд, и мэрия заложила в бюджет судебные издержки. Это не худшая строка бюджета, в отличие от оплаты вандальных проектов. У некоторых инвесторов есть судебные перспективы, но чаще, как я понимаю, стараются договариваться.
Пожалуй, строительный бум в центре прекратился. Отчасти это заслуга экономического кризиса, а отчасти, конечно, — правительства Собянина.

В новый механизм принятия решений встроена еще одна комиссия, о которой необходимо поговорить. По названию, она регулирует градостроительную деятельность в зонах охраны, то есть на исторических территориях. Народное название комиссии – Сносная. Поскольку закон о наследии обходит молчанием историческую застройку, не имеющую охранного статуса, — каждый субъект федерации вправе придумать свой механизм работы с нею. Первый закон о памятниках появился в брежневские годы – и тогда же появилась первая Сносная комиссия. Лужков ее пересоздал и поручил Ресину.

При торжественном упразднении Ресинской комиссии в 2011 году было сказано, что она приговорила к сносу 3300 зданий из 4000 предложенных. «Обвинительный уклон» налицо. Между прочим, среди приговоренных были такие, которым умышленно отказали в охранном статусе.

Комиссию прокляли, похоронили — и родили в третий раз. При этом ей внезапно дали дополнительные полномочия. И тут начинается самое интересное. Оказывается, Комиссия, в названии которой значится градостроительная деятельность; комиссия, на 4/5 состоящая из городских чиновников; комиссия, народное название которой – «Сносная»… эта комиссия должна советовать мэру, относить или не относить выявленные памятники к региональным, и если относить, то в каких границах и с какими зонами охраны.

Сии полномочия абзацами переписаны из Положения о Мосгорнаследии, а Мосгорнаследию они принадлежат по закону. Но не думайте, что кто-то пытается ущемить Мосгорнаследие. Оно ущемило себя само, поскольку является настоящим автором Положения о Сносной комиссии. Коротко говоря, Мосгорнаследие спихнуло ответственность по ключевым и самым нервным вопросам на межведомственную площадку.
Одна и та же комиссия по четным дням будет решать, что памятник, что нет, а по нечетным – сносить или не сносить то, что памятником не стало.

Рекомендации мэру должны зависеть только от выводов историко-культурной экспертизы. Комиссия чиновников, представляющих все департаменты правительства, от префектур до МЧС, не может оценить достоверность экспертизы. Это могут сделать несколько специалистов, приглашенных в комиссию для приличия. Значит, Сносная комиссия – суррогат Совета по наследию. 4/5 ее членов могут лишь блюсти сторонние интересы и голосовать за официальную точку зрения.

Вот, например, только что состоялась положительная экспертиза по Круговому депо Николаевской железной дороги. Вместо того чтобы сразу направить мэру проект постановления об охранном статусе, Мосгорнаследие пропускает решение через Сносную комиссию, причем дважды – сначала через рабочую группу.
Если этот механизм «схватится», мы получим головную боль еще на несколько лет. Снова кто-то хочет, чтобы мы жили плохо и недолго. Чтобы мы не писали книг, не снимали познавательное кино, не издавали краеведческие журналы, а лишь годами бились головой о стену.

Непонятно главное: если стратегические намерения столь хороши, почему инструменты их реализации опять столь плохи?
Мы донесли нашу позицию до мэра, поскольку «Архнадзор» вошел в Сносную комиссию с одним голосом Константина Михайлова. Мэр нас услышал, но ничего не предпринял. Комиссия начала работу.

5. ЕЩЕ УТРАТЫ: СОБОРНАЯ МЕЧЕТЬ

— Как случилось, что мы потеряли Соборную мечеть?

— Год назад мы с вами набрасывали перечень угроз. Из того перечня, помимо усадьбы Шаховских, снесена Соборная мечеть. Безусловно, это две главные утраты года.
Впервые с советских лет Москва потеряла храм, и впервые с царских лет — по желанию самого духовенства. Православные последний раз сделали так в 1885 году – снесли и построили заново церковь Троицы на Шаболовке. Лютеране в 1904 году заменили здание кирхи в Старосадском переулке. Невозможно было представить, что в XXI веке случится подобное.
И снова мэрия зажмурилась и набрала воды в рот, а муфтият выдал поразительный комментарий, сводившийся к тому, что мечеть смыло дождем. Видимо, это был самый сильный дождь за 107 лет существования храма.

— Какая-то нелепость…

— Хуже. Вандальные решения подобного замаха имеют следствием конфликты, выходящие за пределы темы сохранения памятников. Если снос усадьбы Шаховских ради строительства театра вызвал разлад внутри интеллигентского сообщества, то снос мечети обострил уже существующий разлад внутри мусульманской уммы. Вандализм сталкивает людей, и, по-моему, Лужкову это доставляло удовольствие. Новая администрация города удовольствия не получает, но от этого не легче.

Снос мечети инициировало Духовное управление мусульман европейской России (ДУМЕР) во главе с Равилем Гайнутдином, а Центральное духовное управление мусульман (ЦДУМ) во главе с Талгатом Татжуддином выступило против сноса. Мечеть принадлежала ДУМЕР. Притом мечеть была дорога старомосковской татарской общине, а за проектом новой мечети стоят, как считается, кавказские деньги и новое московское мусульманское население, в том числе временное. Несколько региональных муфтиятов осудили снос, а группа богословов даже выпустила фетву о богопротивности сноса мечетей. Сторонники сноса, со своей стороны, выверяли ориентацию храма на Мекку и находили отклонение в несколько градусов. Это исправляется простым перестиланием ковров и смещением михраба, как в бывших православных храмах Константинополя; но ясно, что есть предлоги, а есть причины. Целью было строительство новой мечети вместо старой.
Как и в случае с театром вместо усадьбы Шаховских, — в случае с мечетью абсолютно непонятно, почему правительство Лужкова не предложило мусульманам свободное место поблизости и почему сами мусульмане не настояли на таком варианте. Тут же, на Олимпийском проспекте, на свободном участке строится кафедральный храм Армянской церкви, и никто не против.

Как и в случае с усадьбой Шаховских, нам говорят, что мечеть – не памятник. Но, как и в том случае, это примитивная манипуляция с охранным статусом. Мечеть просто вывели из списка выявленных памятников по просьбе ДУМЕР. У нас есть протокол собрания экспертов: они вообще не обсуждали ценность здания, а только «входили в положение» просителя. Никаких научных оснований для снятия с охраны не было.

6. ЕЩЕ УТРАТЫ: ХРОНИКА

— Случившееся вызывает протест даже на подсознательном уровне. Возникает ощущение внутреннего запрета, табу на подобные действия. Как говорится, не по-людски это. Но ведь потерь было больше, чем две?

— За собянинский год мы потеряли с десяток адресов.
Первым, еще осенью 2010 года, погиб бассейн «Динамо» рядом с одноименным стадионом. Нам снова скажут, что здание не было памятником; но спросите, почему не было. Ответ простой: потому что в этой части Петровского парка задумано новое коммерческое строительство — часть проекта реконструкции стадиона. Умышленно сокращена и территория памятника садово-паркового искусства «Петровский парк».

В самом конце 2010 года Третьяковская галерея ради своего расширения снесла Хлудовскую артель на Кадашевской набережной, 10. И опять «культурное учреждение»! Это было сделано моментально, чтобы никто не успел опомниться. Дом находился в охранной зоне Кремля. Напомню, что в охранных зонах возможна только регенерация – воссоздание утраченных строений. Называть регенерацией снос, производимый своими руками, — это цинизм.

Весной погибло Веерное депо Николаевского вокзала. Надо отличать его от Кругового депо, за которое мы боремся не первый год. Круговое депо является выявленным (успешно прошедшим экспертизу) памятником, а Веерное было заявленным (ожидающим экспертизы). Защитить его от РЖД правительство города не смогло. В разгар сноса чиновники РЖД заговорили об экстерриториальности. Даже посольства иностранных государств, которые действительно являются экс-территориями, подают пример культурного обращения с памятниками, которые они занимают. Владимир Якунин, на наш взгляд, просто бросил вызов Собянину, предложив выяснить, кто в доме хозяин.

В конце апреля — начале мая был «случай Кольбе», о котором мы уже говорили. Добавлю, что сильный со времен Лужкова застройщик – «Капитал-груп» — в конце концов нагнул выю, и на его примере другим застройщикам было показано, как не следует вести себя в дальнейшем на исторических территориях города.

Усадьба Шаховских снесена в июне, но посягательства возобновились в мае. Строители начали ручную разборку, предписанную рабочим проектом. Мы потребовали соблюдать майский мораторий на сносы, тем более что заказчиком сноса выступает город — и должен подавать пример другим застройщикам. Город нас услышал; но через месяц в Калашный переулок пришел… экскаватор. Ночь с 18 на 19 июня я не забуду никогда. Мы назвали ее Ночью длинных ковшей.

Еще и потому, что одновременно был снесен домик Феоктистовых на Большой Ордынке, 42. Теперь на его месте ведется новое строительство с четырехкратным превышением габаритов, то есть вопреки букве и духу «якиманской революции». До сноса было видно, что это флигель разделившейся усадьбы: зеркально относительно главного дома (№ 44) стоит другой флигель, и они, конечно же, должны сохранять единые габариты. Но Мосгорнасление не сочло этот аргумент достаточным для пересмотра проекта — и после окончания моратория снос состоялся.

Во второй половине лета случился Большой Козихинский переулок. Там не было флага «Архнадзора», это объект Коалиции в защиту Москвы. (Коалиция сочетает градозащитные вопросы с социальными и особенно активна в окрестностях Патриарших прудов.) Но «Архнадзор» помогал людьми. В разгар конфликта застройщик силами специально нанятых «рабочих» блокировал двери соседних подъездов, чтобы жильцы не могли выйти на улицу, избивал протестующих и так далее. В итоге как будто удалось настоять на соблюдении принципов «якиманской революции», согласно которым на месте двухэтажного дома нельзя проектировать семиэтажный.

Еще несколько историй остались мало замеченными. В Милютинском переулке, 14 внезапно и стремительно снесли часть исторической фабрики Милютиных, предварительно исключив эту часть из территории памятника. Случай поразительный, поскольку предыдущий арендатор совсем недавно отреставрировал одно из зданий (кстати, для съемок «Камеди клаб»). Существовали проект реставрации, авторский надзор, приемка работ. И после этого здание снесено!

Урезана и территория Строгановской дачи на Волочаевской улице, 38. В усадебном парке строится детский сад, тогда как существующий рядом детский сад занят службами Госнаркоконтроля, которые просто отказываются выезжать. Город не нашел ничего лучше, как решить проблему за счет памятника. Дело находится в суде.

Осенью сгорел павильон «Ветеринария» на ВВЦ. И снова недостаточно сказать, что дом не был памятником; надо знать историю вопроса, которая может оказаться историей манипуляций. На ВВЦ просто не завершен процесс научного выявления памятников и формирования их территорий, чему хозяева территории и заказчики реконструкции явно рады. Мало кто знает, что во время разбора пепелища рядом был снесен совершенно целый фонтан в виде чаши со змеей. Мы образовали рабочую группу с участием профессоров МАрхИ, чтобы выявить подлинный культурный потенциал ВВЦ.

7. ПОБЕДЫ

— Очень грустно. А есть ли победы?

— В первые же дни прихода Собянина к руководству городом была спасена от застройки Хитровская площадь: мэр распорядился дать инвестору компенсацию и восстановить площадь, ограничившись, как вариант, подземной парковкой. На наш взгляд, парковка – тоже лишнее, тем более что Хитровская площадь лежит на косогоре; но проект организации площади до сих пор не обсуждался публично.

Провиантские склады были спасены еще в ресинское «междуцарствие»: Градостроительный совет отменил лужковский проект перекрытия двора Провиантских складов. Позже Сергей Собянин вернулся к теме и справедливо распорядился не копать там «ямы», то есть подземные помещения для Музея истории Москвы. Случай прецедентный. Городской краеведческий музей был готов и, более того, мечтал изуродовать шедевр Стасова! Если бы проект был запущен, а деньги освоены, события развивались бы по сценарию «Геликон-оперы». У Музея Москвы тоже нашлись бы друзья и знакомые, которые говорили бы, что для учреждений культуры можно сделать исключение из Законов о наследии. Сейчас, насколько известно, проект возвращен на стадию концепции.

Побед, конечно, больше, но некоторые адреса не столь широко известны. Например, Сергей Собянин при поддержке прокуратуры отменил распоряжение Лужкова о сносе заявленного нами памятника – доходного дом на Бутырской улице, 73. Город на свои средства, при живом, но невменяемом инвесторе установил кровлю на погорелых палатах Гурьевых в Потаповском переулке, 6 (это особый адрес для «Архнадзора», предмет наших сверхусилий в 2010 году). Федеральный проект Музея современного искусства выносится по предложению Москвы с Зоологической улицы, 13, что позволяет сохранить Театральный дом Поленова. Город расторг несколько опасных инвестконтрактов…

8. УГРОЗЫ: ДЕТСКИЙ МИР

— Самый опасный из действующих контрактов касается «Детского мира»? 

— Пожалуй, так. Детский мир пока не потерян. Но в день нашего разговора вокруг памятника монтируются платформы для строительных кранов, а внутри снова идет погром. Разрушать интерьеры «Детского мира» начали два года назад. Секретная «группа телепортации» «Архнадзора» обнаружила это, и на фоне смены московской власти мы поставили сохранение «Детского мира» в верхние строки наших требований. Нас поддержал вице-спикер Госдумы Николай Владимирович Левичев: как депутат от Москвы он пытался пройти в здание, его не пустили, и тогда он прошел к Сергею Собянину. Вскоре заместитель мэра Марат Хуснуллин обещал, что мэрия пересмотрит «предмет охраны» памятника. Проблема в том, что «Детскому миру» специально срезали «предмет охраны», исключив интерьеры, а урезанное утвердили постановлением Лужкова — к удовольствию инвестора. То есть Мосгорнаследие не может изменить «предмет охраны», если не изменяется постановление мэра. После наших усилий инвестор, «Галс-Девелопмент», пошел на переговоры и открыл здание для прессы. Итогом годичных консультаций стал пересмотр проекта интерьеров: вместо хайтековского атриума появляется атриум с элементами старого. Но иллюзий быть не должно: это проект сноса с новоделом, а не проект реставрации. Интересно, что кредитором «Галса» является государственный банк ВТБ. Мы пытаемся объяснить банку, что он идет на репутационный риск, позволяя «Галсу» готовить новый «Военторг».

— Объясните, пожалуйста, в чем здесь бизнес? В чем выгода? Например, сначала сносят гостиницу «Москва», здание которой развалюхой никак не назовешь, хотя снос стоит немалых денег. Потом строят новое здание – на том же самом месте и по виду похожее.

— Бизнес считает, что строительство дешевле реставрации. Кстати, это не доказано, есть и противоположные расчеты. Для сноса бизнесу нужно, чтобы дом перестал быть памятником, либо чтобы памятник получил «нулевой» предмет охраны, как это было с «Военторгом». Чтобы на объекте работали архитекторы и строители общего профиля, а реставраторы потом рисовали бы новодел. Приходится убеждать бизнес, что сохранение выгодней в другом смысле; что подлинные интерьеры «Детского мира» имеют стоимость и приносят прибыль иным образом. ГУМ или Елисеевский магазин работают в исторических интерьерах, и это часть их бренда. Чтобы превратить единичное, уникальное, авторское в стандартное и типовое, не требуется большого ума.

— Может быть, там будет просто больше торговых площадей?

— Конечно больше. А память всей страны и всего пространства СССР инвестор в свои коэффициенты не закладывает.

9. УГРОЗЫ: КРУГОВОЕ ДЕПО, ТВЕРСКОЙ ВИАДУК

— Расскажите, пожалуйста, про другие ближайшие угрозы. 

— Это памятники транспорта — Тверской виадук у Белорусского вокзала и уже упоминавшееся Круговое депо Николаевского вокзала.
Еще недавно существовала угроза застройки самой площади Тверской заставы перед Белорусским вокзалом – очередной лужковский бред. Коммерческую составляющую подземного строительства Сергей Собянин отменил. Это строительство имело и наземные выходы – например, в петле развязки, перед Никольской старообрядческой церковью, должен был появиться стеклянный «стакан» в несколько этажей с рестораном. Позади церкви уже построены высокие дома, теперь предлагалось заслонить ее от вокзала, так, чтобы ее видели только посетители ресторана. Я не шучу. Отмена этого проекта – еще одна победа градозащиты и здравого смысла.

Но остается угроза Тверскому виадуку. Это один из старейших мостов Москвы и замечательный памятник модерна, который, как вы уже догадываетесь, не является памятником де-юре. Его умышленно не ставят на охрану, чтобы не связывать руки проектировщикам и строителям транспортной развязки. Угроза двойная: есть проект «Большой Ленинградки» — бессветофорного хайвэя от Химок до Кремля, и есть желание РЖД поднять арки моста над железнодорожными путями. Расширения моста, по новому варианту проекта, удастся избежать путем строительства дублера. Но остается угроза физической замены конструкций, то есть просто сноса, на основании старых технических экспертиз. А экспертизы могут оказаться липовыми, поскольку были заготовлены под снос. Что касается высоты арок над путями, — снова лучшим средством от перхоти оказывается гильотина. Что проще и дешевле — понизить грунт под рельсами или снести и заново построить мост?

Актуальнейшая задача — спасение Кругового депо Николаевского вокзала. Оно построено Константином Тоном в середине XIX века, это одно из старейших сооружений русских железных дорог. Тон – придворный архитектор Николая I, автор Большого Кремлевского дворца, храма Христа Спасителя, Оружейной палаты, вокзалов Николаевской железной дороги в обеих столицах и на промежуточных станциях. Депо находится между путями Ленинградского и Ярославского вокзалов (проезд Комсомольской площади, 30/3). С годами оно потеряло только купол, а по внутреннему диаметру пристроены круглые галереи, и получился такой Колизей, в котором еще недавно торговали книгами и другим товаром.

Это, можно сказать, дважды выявленный памятник – и по старой системе, когда голосовал экспертный совет Мосгорнаследия, и по новой, когда пишется авторский акт. Недавно глава Мосгорнаследия Александр Кибовский сообщил, что соглашается с выводами экспертизы, оснований не соглашаться нет, и Круговое должно стать региональным памятником. Но РЖД продолжает оказывать давление на Москву в этом вопросе. Новый путь для «Сапсанов» безостановочно строится по старому проекту, предполагающему снос депо. Причем чиновники РЖД ссылаются на положительное заключение Главгосэкспертизы по проекту, а Главгосэкспертиза сообщает, что заказчик утаил от нее информацию об охранном статусе Кругового депо.

Угроз, конечно, больше. Есть целый тип угроз – строительные планы учреждений культуры. Я не устаю об этом говорить, поскольку некоторые из них по-прежнему исповедуют лужковский подход к наследию – капитальное строительство на памятниках, их перестройку и искажение вместо или кроме реставрации. «Культурные» используют свое влияние, требуя исключений из закона для себя любимых. Думаю, простые бизнесмены более обучаемы, поскольку не располагают кредитом общественного сочувствия. А «культурные» продолжают этим кредитом злоупотреблять. Разумеется, лишь некоторые. Третий год мы противостоим желанию Консерватории изуродовать… Дом церковных композиторов в Среднем Кисловском переулке, 4. Третий год нас тревожат планы Пушкинского музея, распространяющего свою юрисдикцию на семь дворянских усадеб Волхонки. В конце года Владимир Путин посоветовал руководству музея показать проект Фостера общественности, чтобы не случилась «вторая Охта». Ждем.

10. УГРОЗЫ: ДОМ БЫКОВА

— Под самый Новый год «Архнадзору» снова пришлось выходить на улицу с протестом…

— Да, мы выходили к дому Быкова на 2-й Брестской улице, 19. Это одна из лучших работ великого Льва Кекушева, великолепный памятник модерна. И еще один знаковый для градозащиты адрес. Дому Быкова пытались отказать в охранном статусе еще при Лужкове и Ресине, после специального пожара. Почти все уверены, что это поджог. Причем подожгли с людьми — там жили гастарбайтеры, которым пришлось выпрыгивать из окон. Инвестору очень хотелось оставить от дома фасадную корку, выкопать несколько этажей вниз и надстроить несколько вверх. Притом это не инвестор города, это инвестор Института автоматизации проектирования Академии Наук.

Огонь не затронул ни уникальные выпуклые стекла, ни авторские, кекушевские оконные рамы, ни авторские ограждения лестниц, ни декор. До декабря 2011 года сохранялась львиная маска над воротами – автограф Льва Николаевича Кекушева. Но третий год, после пожара, дом стоит без крыши. В прошлом году наши юристы пошли в суд с иском о бездействии собственника; иск принят.

Это второй случай в нашей практике. Первый раз у нас приняли иск в защиту другого погорельца — палат Гурьевых. Это был иск о бездействии Мосгорнаследия, и с тех пор, как я уже рассказывал, город сам накрыл палаты кровлей, не надеясь на инвестора. В случае с домом Быкова «Архнадзор» и Мосгорнаследие выступают в суде солидарно.

Как только суд установил ответчика, то есть владельца дома, и приготовился рассматривать дело по существу, — на месте появились рабочие. Нет, они не кровлю строили. Институт автоматизации проектирования начал строить металлический каркас для фальш-фасада. Но строить таким образом, чтобы нанести максимальный ущерб «предмету охраны» памятника. Конструкции заводились в окна и крепились изнутри, чтобы уничтожить оконные рамы и выпуклые стекла. А львиную маску просто сбили. По существу, это уголовные деяния.

Изо дня в день, в будни и выходные, Мосгорнаследие привозило на место предписания об остановке работ, приезжал даже первый заместитель министра правительства Москвы; а заместитель генерального директора академического института отказывался принимать бумагу и просил присылать ее по почте. Изо дня в день «Архнадзор» вызывал полицию и сдавал рабочих в участок; мы оставили там три или четыре заявления о признаках преступления. Ни проекта работ, ни информационного щита никто не предъявлял. Так мы встречаем 150-летие Кекушева, наступающее 19 февраля.

— Все что вы рассказываете, вызывает противоречивые чувства. Какая-то безнадега, одним словом. Все это может длиться бесконечно долго.

— Нужны системные решения и работающие механизмы их реализации. Чем более прозрачную и эффективную систему градозащиты мы построим; чем прочней будет союз государства и общества против вандалов — тем реже будет требоваться «принуждение к миру» мелких и крупных бандитов. Увы, мы знаем, что нескоро доживем до этого. «Архнадзор» набрал дыхание надолго.

(Продолжение следует)

 Распечатать статью

Опубликовано 31 декабря 2011 в 1:38. Рубрики: Городская трибуна.
RSS лента комментариев к этой записи. Вы можете оставить комментарий, или трекбек с Вашего сайта.