Архнадзор

Сергей Агеев
Опубликовано в «Эксперте»

В последнее время стало модно ссылаться на заграничный опыт в вопросах сохранения исторических городов, реставрации и реконструкции памятников. Одни говорят: смотрите, в Риме есть черта, в границах которой ничего нельзя ни сносить, ни строить, только реставрировать. Другие кивают на архитекторов-звезд вроде Норманна Фостера или Карло Скарпа, творческие успехи которых якобы были бы невозможны при наших драконовских законах. Побивая друг друга такими ссылками в полемике об отечественной архитектуре, мы постоянно забываем делать банальные оговорки, что эксперименты иностранные коллеги ставят различные и не все из них удачны. Может статься, «что немцу хорошо, то русскому смерть».

Клин клином

Не претендуя на объективность, попробуем дать чуть более широкую панораму происходящего у наших соседей — немцев. Для нас опыт Германии представляет особый интерес. Страна, не обладающая достопримечательностями, сравнимыми по известности с египетскими, греческими или итальянскими, да и с климатом отнюдь не курортным, превратилась в лидера туристического рынка. Невозможно поверить, но в 2010 году Германия вышла на второе место в мире по числу ночевок иностранных туристов. Берлин опередил по популярности Рим, пропустив вперед только Лондон и Париж. Берлин, разрушенный в войне, переживший расчленение и реконструкцию «по-коммунистически» и «по-капиталистически» в качестве витрины двух противостоящих лагерей. Не лишена была разрушительной «витринности» и реконструкция города после объединения.

Громкие конкурсы с участием всего «летающего цирка» всемирно известных архитекторов, растущие на глазах постройки по звездным проектам — именно эта волна эйфории вынесла на вершину Даниэля Либескинда, скромного профессора, неожиданно для всех выигравшего конкурс на проект здания Еврейского музея. Программная афункциональность, попытка рассказать об ужасах холокоста самим пространством музея были восприняты как новое слово в архитектуре. Найденные приемы оказались востребованы. Либескинд проектирует по всему миру. Среди его работ, например, генеральный план перестройки территории бывшего World Trade Center в Нью-Йорке.

Не стал исключением и Дрезден, разрушенный в войну не меньше Берлина. Именно об этой трагедии пытается поведать нам архитектор своей версией здания Военно-исторического музея. Монументальная стрелка, разрывая здание, указывает на место, где упали первые бомбы. Дрезден практически был стерт с лица земли. Музей, однако, уцелел. Экспонаты были вывезены в Советский Союз, а здание — передано дрезденскому городскому управлению для устройства различных выставок и мероприятий. Но культурная память не пустой звук, скоро здесь обосновалась экспозиция, посвященная Национальной народной армии ГДР, а потом и Музей армии ГДР. После объединения страны здание перешло в ведение Бундесвера и стало Военно-историческим музеем вооруженных сил Германии. Впечатляющая триумфальная арка — центр композиции классицистического ансамбля, как и при постройке, символизирует мощь немецкой армии.

Именно с этим и борется Либескинд, безжалостно врезая в тело здания свой металлический клин. Музей войны должен говорить в первую очередь об ужасах войны. Эта простая мысль выражена лобовым приемом, стрелка-клин разрывает победную классицистическую гармонию. Большой художник сказал свое веское слово. Но восхищены не все. Зануды из числа любителей памятников считают, что ансамбль Арсенала дрезденского гарнизона 1877 года постройки погублен. При всей яркости предложенного решения невозможно отрицать, что реконструкция радикально изменила художественный образ ансамбля и культурному наследию Дрездена нанесен невосполнимый ущерб.

Фостера в каждый дом

Гораздо более доброжелательно была принята другая стройка последнего времени — реконструкция дрезденского Альбертинума (архитектор Фолькер Штааб), увеличившая экспозиционную площадь объекта в четыре раза. Фактически памятник XVI–XIX веков был надстроен двумя этажами в виде большой мансарды, перекрывающей двор исторического здания. Музей получил новое обширное хранилище, но, строго говоря, памятник пострадал. Очевидно, что перекрытие двора плоским непрозрачным потолком меняет образ здания, а опоры, несущие надстройку, вставлены в толщу исторических стен. А значит, мы теряем и историческую субстанцию.

Если отвлечься от внутримузейной феодальной логики, по которой все должно быть под рукой, это очень странное решение. Приходится тут подозревать что угодно, чуть ли не дань моде. В самом деле, в старом городе еще с войны полно пустых участков. Все кварталы, окружающие площадь Ноймаркт (что в двух шагах от Альбертинума), строятся заново. Частично это новоделы, воспроизводящие фасады разрушенных в войну домов, частично новая архитектура в исторических габаритах. Что мешало расположить фондохранилище внутри одного из этих кварталов? Зачем нужно было делать из исторического двора уродливое пространство, единственное достоинство которого — величина?

Как непонятно, зачем светопрозрачным пузырем надо было накрывать малый двор Дрезденского замка-резиденции. Конечно, пять минут, пока туристы пересекают двор от кассы в книжный магазин, их не мочит дождик, но следует ли ради этого над высокими кровлями дворца, известного с XIII века, надувать модный пузырь? Хочется побыть немного Британским музеем, которому двор перекрыл Фостер? Ничем, кроме страсти к «прогрессу», к контрастному сопоставлению старого и нового, объяснить это, увы, не получается. А если вспомнить, что недавно Дрезден был лишен статуса объекта всемирного наследия из-за строительства моста через Эльбу, испортившего уникальный культурный ландшафт речной долины, придется признать, что не все гладко в Саксонском королевстве.

Память места

Однако мы завершим обзор дрезденских достопримечательностей не этим злополучным мостом, построенным по желанию большинства дрезденцев (проводился референдум), а одной из главных доминант той самой речной долины. Речь о знаменитой Фрауэнкирхе. Церковь, занимающая на картинах Каналетто такое же место, как Иван Великий на полотнах Федора Алексеева, почти полвека пролежала в руинах за забором. С 1993 года началась методичная разборка завалов. Все камни были рассортированы, с помощью компьютерной модели каждому было найдено место. Все недостающие блоки вырезаны заново из того же саксонского песчаника и обработаны вручную. Однако подлинные камни хорошо видны, они значительно темнее. Были соблюдены все правила хорошего тона. Воссоздан памятник, разрушенный войной (его еще помнят целым), строительство произведено по первоначальным технологиям, подлинное легко отличить от воссозданного. Вспоминать в этой связи храм Христа Спасителя как-то даже неудобно. Можно заметить сходство лишь в интерьерах «с иголочки» и в «развитой подземной инфраструктуре», которой не было в зданиях до разрушения. В защиту подземелий Фрауэнкирхе можно сказать, что «они ведут себя скромно». Никаких пирамид и стеклянных клумб на поверхности, лишь пара невысоких стеклянных вентиляционных шахт, прилепившихся к одному из крылец. Функция — служебная, подсобные помещения для проведения концертов в церкви и размещения инженерного оборудования.

Стоит Фрауэнкирхе на уже упоминаемой площади Ноймаркт. То есть воссоздается значительный кусок старого города. Внимательный читатель заметит, что налицо род шизофрении. Одной рукой дрезденцы восстанавливают панораму долины Эльбы, другой ее калечат, строят монументальные напоминания о войне, уродуя пережившие ее памятники, и стараются избавиться от навязчивых воспоминаний, стирая их следы в центре города.

Эта тенденция характерна для многих немецких городов. Продолжают возводиться новые мемориалы холокоста. А параллельно воссоздаются (фактически строятся с нуля) дворцы в Берлине, Потсдаме, Брауншвейге, восстанавливаются многие стоявшие со времен войны в руинах церкви.

Нетипичный случай — кельнский Музей римского диоцеза «Колумба» по проекту Петера Цумтора, фактически построенный на военных руинах позднероманской церкви Св. Колумбы. Здание совмещает две функции — служит для экспонирования коллекции церковного искусства и укрывает археологический раскоп. Внутри укрытия оказалась и капелла «Мадонна на руинах» по проекту Готфрида Бёма, построенная в 1947–1950 годах и до недавнего времени вместе с развалинами церкви хранившая память об ужасах войны. Теперь этот культурный смысл замещен новым. Цумтор, начавший свою карьеру в качестве чиновника ведомства по охране памятников, прекрасно работает с поэтикой переживания древности, истории места, памяти. В пространстве археологического раскопа, куда свет попадает через «перфорированные» стены, создается практически сакральная атмосфера. Это, безусловно, значительная удача мастера модернистской архитектуры. Но это уже не память о войне, это переживание истории места вообще. Да и то, задуматься об этом можно только в интерьере музея. С послевоенного времени окружение участка радикально изменилось, по бокам выросли новые высокие дома. Руины церкви смотрелись этаким выбитым зубом, сейчас ряд выровнен новым лаконичным блоком музея. Подлинные фрагменты стен церкви вросли в лапидарные плоскости, став изысканной приправой к минимализму «основного блюда».

Муляж и реставрация

Исторические музейные здания тоже не обойдены вниманием. В Берлине недавно открыто восточное крыло Естественно-научного музея, руины которого с войны зарастали деревьями. Казалось бы, какая благодатная почва для экзерсисов, подобных либескиндовской стрелке в Дрездене. Но нет, авторы реставрации пошли радикально другим путем. В проломы вставлены бетонные панели, лицевая поверхность которых до мельчайших деталей (таких как швы между кирпичами и оконные переплеты) воспроизводит утраченные куски фасада. Таким образом, с формальной стороны (сохраняется структура, но воссозданные части хорошо отличимы) все безупречно. Однако немногих посетителей тихого двора, куда выходит бетонный фасад, возможно, охватит ощущение, что они попали в музей восковых фигур.

Не столь радикальны авторы реставрации Нового музея в Берлине, пожалуй главного события последних лет в архитектуре Германии. Как и многие упомянутые здания, музей стоял в руинах со времен окончания войны. Многие элементы архитектурного убранства были складированы, развалины зарастали и разрушались. Для восстановления из множества вариантов был выбран наиболее скромный проект Дэвида Чипперфильда (к слову, постоянного соперника Либескинда). Никаких железных стрелок или стеклянных пузырей проект не предусматривал. Обрушенные части фасадов возвели из старого кирпича (аналогичного использованному при строительстве музея), но без штукатурки и, соответственно, без ордерного декора. Внутренняя структура восстановленных частей в целом воспроизводит историческую, но в отделке использованы бетонные элементы, четко маркирующие новые части. Казалось бы, тривиальные ходы. Что делает эту реализацию основных принципов научной реставрации, как они отражены в Венецианской хартии, событием? Как ни удивительно, «лишь» дотошность реставраторов на грани безумия в сочетании со скромностью архитектурного решения новых элементов.

Именно эта скромность заставляет совсем по-новому взглянуть на полустертые фрески XIX века и почувствовать себя чуть ли не в Помпеях. Не особенно выдающаяся архитектура историзма вдруг приобрела другое качество, получив новую огранку. Сохранено и законсервировано буквально все, чему удалось пережить эти 65 лет. От кусочков мозаичного пола до старых музейных витрин, от росписей до фрагментов однотонных выкрасок со следами позднейших граффити. Все это, однако, не мешает нормальному функционированию музея. Есть и лифт, и гардероб, и кафе, и музейный магазин. Конечно, присутствуют некоторые необязательные новшества: перекрыты два маленьких внутренних дворика, в один из них (в разрушенной половине) вставлена новая бетонная «этажерка», что несколько увеличило площадь музея. Но эти элементы не делают игры, их могло бы и не быть. Главная партия за старой кладкой, штукатуркой со следами росписей и потемневшим камнем, что для вместилища египетской коллекции ход не только правильный, но и выигрышный.

Можно или вредно?

Проскакав галопом по нескольким немецким землям, вернемся к вопросу, поставленному в начале статьи: хорош ли немецкий опыт и применим ли он в России? Если говорить с точки зрения развития туристического рынка, он, безусловно, чрезвычайно удачен. Реставрируя и реконструируя свои памятники, устраивая громкие проектные конкурсы с участием звезд, а главное, реализуя победившие проекты, страна укрепляет свои позиции на рынке туризма. Если же говорить с точки зрения сохранения наследия, все не так однозначно. Немцы гораздо щепетильнее нас в вопросах сохранности подлинных частей памятников. Вспомним Фрауэнкирхе, где каждый сохранившийся камень занял свое место, и сравним с храмом Христа Спасителя, подлинные горельефы которого до сих пор пылятся  в Донском монастыре, а на новом здании красуются безвкусные бронзовые отливки. Однако когда речь идет о воплощении «звездного» или «полезного» проекта, всякая щепетильность уходит на второй план. Ради увеличения площадей или монтажа новой модной надстройки в подлинные стены вставляются бетонные или стальные опоры, сносятся целые части старых зданий. Не помогают даже массовые протесты. Вспомнить хотя бы нашумевшую историю с разрушением части Штутгартского вокзала или полным сносом станции-памятника на месте нынешнего Центрального вокзала Берлина, неудавшегося модернистского «шедевра».

Законодательство немецких земель (федерального закона не существует) в области охраны наследия значительно мягче российского. В текстах законов нет прямого запрета на реконструкцию памятников, возможно и строительство в непосредственной близости с охраняемыми постройками. Эти вопросы отданы на усмотрение ведомств по охране памятников. В особых случаях (как, например, при строительстве Центрального вокзала Берлина) здание может быть лишено статуса памятника.

У нас реконструкция памятников и строительство на их территории и территории охранных зон запрещены. Критики отечественного федерального закона «Об объектах культурного наследия» говорят, что его жесткость только способствует разрушению исторического города, так как исторические здания выморачиваются и гибнут по причине отсутствия инвестиций в их реставрацию. А реконструкция, которая могла бы сделать использование памятников выгодным, у нас невозможна.

Немецкий опыт говорит об обратном. Несмотря на более либеральные законы, в немецких городах достаточно старых домов пустует или вовсе в развалинах. В том же Дрездене по всему городу немало заброшенных довоенных домов, что не мешает заниматься строительством новодельного «старого города». Буквально через улицу от Дрезденской галереи стоят заросшие руины оранжереи. А где-то на окраине на месте охраняемого законом памятника вы можете обнаружить только фундаменты, на которых копошатся сборщики «вторсырья» (ирония в том, что старые камни в цене).

На фоне большей, чем в России, благоустроенности в немецких городах заброшенные дома, с полуосыпавшейся штукатуркой, покрытые граффити, и вовсе выглядят странно. Особенно если вспомнить о развитой и хорошо работающей в Германии системе субсидирования ремонтных работ и налоговых льготах. Существенным стимулом, казалось бы, должны служить и жесткие градостроительные регламенты, проходящие реальное общественное обсуждение, не позволяющие произвольно нарастить площадь в центре города без оглядки на инфраструктуру. Но такова рыночная реальность: всегда найдется комбинация местоположения и необходимых затрат, при которой выгоднее дом снести или дождаться его «естественной смерти».

Можно долго рассуждать о возможностях тонкой настройки рыночных механизмов, которая могла бы сдвинуть ситуацию в пользу памятников. Но не у нас. Пока «регенерацией» можно назвать строительство десятиэтажной гостиницы на месте двухэтажного усадебного дома, все разговоры о смягчении законов о наследии превращаются лишь в лоббирование интересов стройкомплекса.

С памятниками можно и нужно работать, но одни это делают как Либескинд или Фостер, а другие — как Чипперфильд. При существующем строгом законодательстве в наших силах направлять процесс по второму руслу. Смягчив требования, мы рискуем остаться и без памятников, и без звездных проектов, воплощать которые пока не умеем.

Фотографии Сергея Агеева, Якоб Кнапп, Architectural Rewiew, archi.ru.

 Распечатать статью

Опубликовано 17 августа 2011 в 16:17. Рубрики: Вести из регионов, Передовой опыт.
RSS лента комментариев к этой записи. Вы можете оставить комментарий, или трекбек с Вашего сайта.