Уроки Калашного переулка
Рустам Рахматуллин
Часть первая. Автора!
На рассвете 19 июня экскаватор обрушил фасад неорусского флигеля в Калашном переулке. История разрушения усадьбы Шаховских подходит к концу. Чем бы ни закончилось дело, пора извлекать уроки.
По какому праву?
Проект «Геликон-оперы», проект архитекторов Андрея Бокова и Дмитрия Буша, целиком принадлежит прошлому. Тому прошлому, которое закончилось 28 сентября 2010 года, в день утраты доверия президента России к мэру Москвы. Именно в эпоху Лужкова было возможно не только сочинять подобное, но и не краснея выставлять на обсуждение, и проводить через согласующие инстанции. Согласования оставались некомплектными или незаконными, но воля мэра заменяла закон и покрывала беззаконие. Мэр мог быть инициатором проекта, но не обязательно. Архитекторы знали, какой проект может понравиться мэру, и дерзали.
Мэру нравились проекты, обходившиеся с архитектурным наследием как с сырьем, исходником для современного творчества. Так появилось перекрытие Гостиного двора, и не только перекрытие: низкое полукаре по Варварке было достроено новым этажом, чтобы сравняться с высоким полукаре по Ильинке. Так появился ресторан на заднем дворе и под двором Петровского дворца, с десятком световых фонарей – маленьких «пирамид Лувра», с подземным въездом через боковые ворота, со вставленным в задние ворота ресторанным тамбуром. Так появились купольное перекрытие двора Хлебного дома в Царицыне и кровельные завершения Большого Царицынского дворца, взятые из проекта, отклоненного Екатериной. Так появился бетонный каркас Театра балета Касаткиной – Василёва во дворе конюшен Манташевых – малоизвестного, но замечательного памятника (Скаковая аллея, 3). Произведения Кваренги, Казакова, Баженова получали «соавторов» — Ткаченко, Куренного, Андреева…
Так бывает в музыке; но оригинал музыкального произведения не страдает от соавторства. Так бывает в театральном «капустнике», когда для смеха искажается Пушкин; но Пушкину не делается хуже. Настоящий вандализм работает с подлинником. Как если бы некто заказал автограф поэта или композитора в архиве и со словами: «Я лучше сделаю» — принялся править текст или резать его ножницами. Этот некто был бы сразу скручен и как опасный маньяк доставлен по одному из двух возможных адресов. Но именно такой правке подвергалась русская архитектура при Лужкове. На месте осуществлялся «капустник», а оригинал сохранялся в архивах, на акварелях, фотографиях и в нашей памяти.
То же самое происходит в усадьбе Шаховских. С той отягчающей разницей, что новое строительство в ней сопровождается физическим сносом. Впрочем, и это не ново. Двор Музея Пушкина на Пречистенке тот же Андрей Боков перекрывал со сносом въездных ворот. При строительстве Дома фотографии на Остоженке по проекту того же автора снесен дом историка Сергея Соловьева, в котором родился философ Владимир Соловьев. Для строительства консерваторской библиотеки тот же автор был готов уничтожить Синодальный дом – мемориал церковных композиторов — в Среднем Кисловском переулке.
Неправда, что парадный двор усадьбы Шаховских просто перекрывают: там уже не на что опирать перекрытие, половина периметра снесена. Другая половина периметра, главный дом, надстроена. К дому со двора пристраивают крытую сцену. Двор превратили в пустыню, чтобы затем превратить в яму-амфитеатр. На внутренних стенах театрального зала, высоко над ямой, рисуют аппликацию фасадов снесенных построек, причем с огромным отклонением от оригинала. Поскольку оригинал – «циркумференция» XVIII века с воротной башенкой XIX века — не позволял устраивать портал сцены и не оставлял места коробке сцены. Исчезает не только тело, но и образ памятника. Создается новый образ. «Образ входит в образ», «предмет сечет предмет».
Спрашивается: по какому праву? По какому праву современный автор так обходится со своим предшественником (к слову, это был Константин Терской, учитель Шехтеля)?
Нет такого права
Архитектурный памятник есть завершенное творение. Здесь возможен лишь один вид настоящего творчества — «ретротворчество», реставрация. Таковы дух и логика закона. А вот его буква:
«Проектирование и проведение землеустроительных, земляных, строительных, мелиоративных, хозяйственных и иных работ на территории памятника или ансамбля запрещаются, за исключением работ по сохранению данного памятника или ансамбля и (или) их территорий, а также хозяйственной деятельности, не нарушающей целостности памятника или ансамбля и не создающей угрозы их повреждения, разрушения или уничтожения». (Федеральный закон № 73 «Об объектах культурного наследия…», статья 35).
Это не мертвая, но живая буква, поскольку живы и понятны дух и логика закона.
Из тех же логики и духа вытекает законодательный запрет градостроительной деятельности на территориях памятников. Градостроительной – то есть сопряженной с изменением параметров и пространственных характеристик. Изменение параметров задается градрегламентами; но Градкодекс запрещает составлять регламенты для территорий памятников. На практике это означает, что историческое домовладение находится в исключительной юрисдикции органов охраны (Москомнаследие в Москве), а органы градостроительства (Москомархитектура) не должны даже приближаться к нему. Приближение архитектурного ведомства к памятнику и к его территории – первый признак нарушения закона. Приближение архитекторов общего профиля – второй признак. Приближение вице-мэров по строительству – третий.
Строительство театра на месте усадебного двора есть кратное изменение параметров – площади, объема, высоты. Изменение параметров Градкодекс называет реконструкцией, а Закон о наследии исключает этот вид работ на памятниках.
Реконструкция
Знаменательно, что конфликт вокруг усадьбы Шаховских достиг предыдущего, зимнего апогея тогда же, когда группа лоббистов пыталась сломать Федеральный закон о наследии. Предлагалось разрешить реконструкцию памятников и тем самым подчинить сферу наследия Градкодексу. В сам Градкодекс вносилась такая поправка:
«Реконструкция объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) — изменение параметров объектов капитального строительства, являющихся объектами культурного наследия.., их частей (высоты, количества этажей, площади, показателей производственной мощности, объема)…»
Иначе говоря, разрешалось делать с памятником все. Отдельный интерес представляет термин «капитальное строительство», по смыслу которого памятник – завершенное творение – превращается в незавершенку.
За спиной депутата Плескачевского, внесшего поправки, стояло правительство Санкт-Петербурга — новый (после отставки Лужкова) лидер российского вандализма.
11 декабря 2010 года в Москве, Петербурге, Ярославле, Казани, Перми прошли акции протеста. Это был первый в истории страны День единых действий в защиту наследия. Экспертное сообщество сплотилось, вышло к прессе, апеллировало к президенту. «Архнадзор» пикетировал Госдуму. Тем временем петербургские градозащитники принудили администрацию Матвиенко к переговорам. Администрация отступила, поправки были переписаны, отчасти сняты. Но мало кто знает, что в те же дни Союз архитекторов России провел «научную» конференцию с главами муниципалитетов страны. Модератором дискуссии был президент Союза архитекторов, проектировщик «Геликон-оперы» Андрей Боков. Ниже – несколько говорящих цитат из официального отчета на сайте Союза:
«Основным препятствием в деле сохранения и развития исторической ткани городов и поселений участники дискуссии – практикующие архитекторы и девелоперы – считают действующее законодательство о памятниках». «Закон полностью исключает любое новое строительство на территории памятника». ««Уличная» оппозиция, в свою очередь, выступает категорически против прикосновения к памятникам вообще, и в этом смысле нынешний закон пока на их стороне». «Участники дискуссии были единодушны в необходимости выработки компромиссного подхода к сохранению исторической среды, допускающего реконструкцию отдельных объектов».
Пассаж об «уличной оппозиции», на стороне которой закон, заслуживает особого внимания. Этот феномен существует не только в голове у Бокова, поскольку градозащитное движение не раз выходило на улицу. А выходило оно потому, что в оппозиции к закону стоял Юрий Лужков. И продолжает выходить — потому что никуда не делась кабинетная, увешенная регалиями, сытая (или, наоборот, голодная) оппозиция закону в лице «практикующих архитекторов и девелоперов». К счастью, не всех.
«Практикующие архитекторы и девелоперы» борются не просто за право прикосновения к памятнику. Они борются за право вторжения в тело и на территорию памятника, за право его искажения и даже сноса. И за то, чтобы это право принадлежало архитектору общего профиля. Поскольку архитектору-реставратору оно ни к чему.
Приспособление и приспособленцы
Градозащита никогда не утверждала, что к памятнику нельзя прикасаться. Можно и нужно. Кроме реставрации, ремонта, консервации закон допускает «приспособление памятника к современным условиям». И не просто допускает, а предписывает его – это часть работ по сохранению памятника.
«Сохранение объектов культурного наследия» — целый раздел Закона. Сохранение — не просто сбережение, оно предполагает активное действие. В доме может появиться, например, инженерный узел, а к нему — технический подвал. По мысли законодателя, памятник приспосабливается к собственной, а не к чужой жизни. И это опять-таки не мертвая буква, а живая и ясная мысль. Кому нужна большая площадь здания, тот должен искать здание большей площади, только и всего. Памятник берется не на вырост, а как есть.
Обычная «шапка» работ на памятнике – «реставрация с приспособлением». В этой паре именно реставрация выступает в именительном падеже. На практике в именительном падеже — генеральным проектировщиком — все чаще выступает «практикующий архитектор», то есть архитектор без реставрационной лицензии. Формально, юридически, такой архитектор осуществляет собственно «приспособление». На практике он ведет реконструкцию и капитальное строительство.
В этой схеме архитектор-реставратор оказывается суб-проектировщиком, человеком на подхвате. Именно так было в Гостином дворе, в Петровском дворце, в Царицыне. Двадцать лужковских лет реставраторы мирились – и продолжают мириться – со своим унизительным положением. В усадьбе Шаховских на подхвате у боковского института «Моспроект-4» оказался институт «Спецпроектреставрация» во главе с Юрием Калиниченко. Более двух лет эти люди, реставрируя главный дом, наблюдали за его надстройкой, за сносом остальных частей усадьбы — и ни разу, даже в новых политических обстоятельствах, не возвысили голос в защиту памятника.
…Постановление Лужкова о Геликон-опере называлось: «О реставрации и реконструкции усадьбы Глебовых-Стрешневых-Шаховских…» Незаконно, зато честно. Во второй редакции «реконструкцию» повсюду в тексте заменили «приспособлением». Только в «шапке» забыли заменить. Это не анекдот. Переписали еще раз. Несколько дней назад – продлили за подписью Собянина. А в самом проекте не изменилось ничего.
Полный снос флигеля в Калашном переулке, состоявшийся 18-19 июня, был предусмотрен с самого начала.
Продолжение следует
Использована акварель Лва Кубланова «На Большой Никитской» (из коллекции Андрея Чернихова), фотографии А.Можаева, Н.Самовер, Е.Орловой.
Записи
15 комментариев