Архнадзор

Сидишь ночью, пишешь что-то, и вдруг в почту падает письмо. Скончался Вадим Павлович Апенин. Три недели назад, 19 марта. Мы ничего не знали.
Больно. Стыдно. Он тяжко болел в последние годы, практически не выходил из дому. Иногда звонил. Редко. Спрашивал – что происходит, за какие памятники сейчас идет борьба. Спрашивал, не может ли он чем помочь, кому-нибудь позвонить, кому-то написать. Я говорил – да ничего, Вадим Палыч, не волнуйтесь, берегите здоровье. Мы сами…

Это не некролог, не биографический очерк, просто заметки человека, который Вадима Павловича немного знал. Могу упустить какие-то детали биографии, но постараюсь передать ощущение времени. Времени и Апенина.

Для тех, кто помоложе, кто не помнит. Вадим Павлович Апенин, пока не подкосила болезнь, работал заместителем председателя Совета Московского городского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Я его на этом посту помню года с 1984-го, когда впервые, зеленым студентом, переступил с трепетом в душе порог дома Телешова на углу Покровского бульвара и Подколокольного. Наверняка он и раньше там работал, он еще при Барановском начинал, в середине 1960-х. Связь времен, как говорится, эстафета поколений. Теперь мы эстафета, черт побери.

Вокруг Вадима Палыча, как его все по-свойски звали, бурлила жизнь. В «телешатнике» середины 1980-х она вообще бурлила, а вокруг него особенно. Апенин руководил общественной инспекцией МГО ВООПИК. Раз в неделю, кажется, по четвергам, он собирал своих агентов-добровольцев, те сообщали о бедствиях, которые они подметили в городе. Я с тех самых пор помню его глаза – добрые, живые, сочувствующие. Но его взгляд, не менявшийся со временем, бывал цепким и жестким. Апенин переживал каждый тревожный рапорт вместе с вестником, сообща советовались, как помочь делу, кому и в каких словах написать. Возился с каждым, со мной в том числе, наставлял, как составить «акт осмотра памятника», что подчеркнуть, о чем попросить. Потом он отправлялся с этими актами на Пятницкую, 19, на которой тогда висела вывеска, кажется, «УГКОИП». Управление государственного контроля охраны и использования памятников. «Ага, мы охраняем, а они нас контролируют», — так шутили в доме Телешова.

По актам иногда принимали меры, т.е. письма еще куда-нибудь. Иногда не принимали. Но каждый четверг общественная инспекция собиралась вновь, и Вадим Палыч со товарищи вновь мозговали, что бы еще предпринять.

Апенин не упускал ни одного факта. Папочки, письма, акты, ответы, документы, цитаты. Каждый факт в его письмах, статьях и интервью был документирован на сто двадцать процентов. Он помнил, какие кто по какому поводу принимал решения в тысячу девятьсот семьдесят каком-нибудь году. Он выстраивал из фактов и документов неопровержимые конструкции и вновь и вновь отправлялся с ними на Пятницкую, 19, чтобы побудить ее не только контролировать, но и охранять. И часто в этом преуспевал.

Он был завсегдатаем каких-то тамошних комиссий – по сносу, вероятно, в первую очередь. Он бился с неприятелем на фронте шириною в тысячи адресов, отступал под напором превосходящих сил, переходил в контратаки, поднимал голову из окопа. Не он один, конечно. Но он был всегда в первых рядах.

Я помню его в 90-е годы. «Телешатник» почти опустел. В общественной инспекции остались трое-четверо «последних из могикан». Дом, в котором не было не то что ни единого компьютера, ни даже факса, казался каким-то осколком разбитого вдребезги прошлого, крепостью, даже не осажденной, а оставленной без внимания в глубоком тылу всесокрушающих инвесторских колонн. Но крепость вела бой. Вадим Палыч отстукивал на древней машинке очередной противотанковый снаряд и выпускал его по цели. Он часто захаживал ко мне в редакцию – не потому, наверное, что сильно ее ценил, но потому, что рад был любой возможности произнести с печатной страницы слово правды о лужковской реконструкции. И я доселе горжусь, что первый, пусть и краткий, составленный Апениным список архитектурных жертв лужковского времени был опубликован в 1998 году в еженедельнике «Век», в котором я пытался внести посильный вклад в непосильное охранное дело. Апенин неустанно, десятками, сочинял тогда статьи во все центральные и московские газеты– и радовался даже самым крохотным публикациям. Он был одним из тех, кто не молчал в «лихие 90-е». Я не знаю, чего ему это стоило.

Однажды он мне рассказал, что по ночам бодрствует, потому что сторожит свой собственный офис. Зарплаты зампреда МГО ВООПИК не хватало на жизнь, и Вадим Павлович нашел себе приработок. Потом он, кажется, сторожил что-то еще, по соседству со своим домом. Он рассказывал об этом буднично, как о чем-то самом собою разумеющемся. Я не рассказывал никому: это чудовищно, думал я – зампред столичного общества охраны памятников, чтобы выжить и прокормить семью, вынужден работать ночным сторожем. А было ему за 60.

Потом начались 2000-е, и он стал потихоньку отходить от дел. Болел, возвращался, снова болел. В середине 2000-х он сказал мне, что пишет книгу, потом дал почитать рукопись. Я прочитал первую автобиографическую главку. Было жутко интересно, но мало. Я убеждал его: Вадим Палыч, вы же сорок лет, а то и больше, в гуще всей борьбы. Напишите об этом подробнее, вспомните соратников, как что было с домом Даля, с палатами на Остоженке, с Большой Якиманкой. С подробностями, с деталями, с разговорами… Он слушал, соглашался, но не стал ничего «о времени и о себе» дописывать. Все остальные главы он посвятил деятельности лужковского правительства, тревожным объектам, размышлениям, публицистике. Я только потом понял: он органически не мог, не хотел — о себе, о своей биографии. Он хотел и считал возможным писать о том, чем жил – о памятниках, об улицах, о Москве.

А потом он звонил все реже, и мы привыкли. Что Вадим Палыч? Болеет? Дома? Болеет. Дома. Но в телефонной трубке голос бодрый. Все как всегда.

Вот и все.

У Евтушенко, в странной давней повести «Ардабиола», один из героев произносит стихотворение на поминках по умершем товарище:

…Россия не оплачет

Всех преданных детей.

Еще ей так не хватит

Всех тех, кто умер в ней.

                                                                      Константин Михайлов

«Архнадзор» выражает глубокие и искренние соболезнования родным и близким, соратникам Вадима Павловича Апенина по многолетней борьбе за сохранение нашего исторического наследия.

Вместо послесловия – авторское предисловие Вадима Апенина к его книге «До основанья. А затем? Почему гибнет историко-архитектурное наследие Москвы» (М., 2008):

— Долгие годы я связан с вопросами охраны отечественного архитектурно-исторического наследия. Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры в котором я работаю уже более 40 лет, в меру своих сил и возможности всегда активно выступает в защиту памятников архитектуры, истории и исторической застройки от противозаконных сносов, которые в наши дни стали массовым явлением. Возмущает отношение к исторической застройке – лицу города с восьмисотпятидесятилетней историей, которую сносят при первой возможности. На месте сносов появляются дома резко диссонирующие с окружающей их сложившейся исторической застройкой, чуждые московской архитектуре.?Москва теряет свой прежний облик, и этот процесс все углубляется. Этим обстоятельством давно уже озабочена общественность. Становится все больше москвичей возмущенных тем, во что превращается их любимый город.?Сложившаяся ситуация заставила меня всерьез заняться анализом причин постепенной гибели старой Москвы. В чем они? Почему не принимаются меры к исправлению создавшейся ситуации? На все эти вопросы я и хочу, по мере моих возможностей найти ответ. Этому посвящена книга, лежащая перед Вами.?Москва – город древний и самобытный. На его долю выпало немало трагических страниц истории. После войны 1812 года две трети Москвы было разрушено. И каждый раз, как птица Феникс, она возрождалась из пепла и становилась еще краше. Снова возникал прекрасный город с церквями, усадьбами, живописными улицами со своеобразной застройкой, которую мы сейчас называем исторической. Здесь чудом сохранились деревянные особняки. Эти кусочки старой Москвы поистине бесценны, а мы часто этого не понимаем. Вообще деревянные строения Москвы должны быть особо охраняемы. К сожалению, к ним относятся не как к памятникам старой Москвы, а исключительно как к пожароопасным объектам, от которых нужно избавляться. Их сносят, взамен строят новые в камне и бетоне, что, конечно, проще, но является грубейшим искажением памятников архитектуры и истории, а следовательно и нарушением Закона, запрещающего снос памятников, их искажение.?Так называемая перестройка принесла с собой новые отношения, рыночные. Развивается огромный фронт строительных работ, появляются дома, архитектура которых совершенно не соответствует исконному градостроительному облику Москвы. Сиюминутная выгода от нового строительства зачастую стоит на первом месте.?Архитектурные новации хороши, но не в историческом центре, как это происходит сейчас. Москва должна оставаться русским городом, соответственно такой должна быть и архитектура. Мы же соревнуемся с Западом, строим небоскребы. Разве характерно для Москвы строительство небоскребов? Это, по существу, перерождение столицы России, превращение ее в западный город. А ведь планируется построить шестьдесят небоскребов (их уже возводят). Нужно ли это?? Почему мы все время оглядываемся на Запад? Ведь Москва – русский город, он и должен оставаться таким. Сложившиеся за 850 лет свои национальные архитектурные традиции мы и должны сохранить. Понимаю: архитекторам хочется проявить себя в особых, необычных проектах. Но ведь в Москве много новых районов, и логичнее там реализовывать себя.? Мы должны воспитывать молодое поколение в уважении к нашему прошлому. Архитектура – часть его. Бережное отношение к историческим корням даст возможность с пониманием организовать туристический бизнес, который привлечет людей, интересующихся русской архитектурой, памятниками старины, а значит и историей. Ведь многие памятники архитектуры – это и памятники истории, благодатный материал, на основе которого нужно прививать вкус и любовь к нашему родному городу. Если будет правильно организована работа, то через определенное время катастрофическое положение с памятниками архитектуры и истории начнет исправляться. Примером тому может служить движение помощи реставраторам (о котором дальше будет сказано подробнее). Ведь зачастую в этом участвуют семьи – родители с детьми, которые в меру своих сил трудятся на общее дело: восстановление старины. После работы они слышат рассказ архитектора об истории того памятника архитектуры, где они только что помогали реставраторам. Дети подрастают, и у них постепенно пробуждается интерес к прошлому родного края. Думается, что когда они станут взрослыми, это непременно повлияет на их отношение к историко-архитектурному наследию своей страны.?Вроде бы и ясный вопрос, и говорить о нем нечего, но ведь приходится. И как не парадоксально, в первую очередь пониманием и уважением к наследию прошлого должно проникнуться Правительство Москвы. Пока этого не видно. Сейчас преобладает желание привлечь как можно больше инвестиций в новое строительство, а как оно повлияет на облик столицы – этот вопрос часто отходит на второй план. Такое недопустимо. Давайте подумаем, что мы можем сообща сделать для сохранения самобытности нашей Москвы? Она не должна стать заурядным западноевропейским городом.?Отношение к тому, как Москва катастрофически теряет свое лицо, у меня сложилось не сразу. Способствовал этому интерес к истории, к облику тех мест, где я жил в детстве и потом работал.?Я видел как меняются эти исторические места, как меняясь становится другим облик старых улиц. Стало ясно, что неповторимый облик Москвы тоже меняется, что он находится под угрозой утраты. Конечно, это не могло не повлиять на выбор института для учебы и дальнейшую работу. В результате чего мое мнение об утрате Москвы своего облика, еще больше укрепилось. Обо всем этом я хочу рассказать…

 Распечатать статью

Опубликовано 12 апреля 2011 в 12:10. Рубрики: Новости.
RSS лента комментариев к этой записи. Вы можете оставить комментарий, или трекбек с Вашего сайта.