Архнадзор

Максим Перевитский

Каждый город имеет свои зловещие достопримечательности. Иногда это дуб, на ветвях которого вешались местные знаменитости, иногда черный пруд, где здешний граф утопил сундук с золотом и неверной графиней, иногда — сырое подземелье, увешанное скелетами на цепях. Даже в самом обычном доме молва может поселить какого-нибудь легендарного монстра или его привидение. Москва не исключение — жутких мест здесь хоть отбавляй. К сожалению, а может быть и к счастью, самое мрачное место Москвы до наших дней не сохранилось.

Связано оно с величайшим злодеем российской истории — с царем Иваном Грозным и его любимым детищем, опричниной. Опричнина — слово, значение которого уходит на второй план, как только начинаешь узнавать связанные с ним ужасы. На самом же деле смысл прост — опричнина это все, что принадлежит царю сверх (“оприч”) того, чем он владел изначально. Иными словами — присвоенное волевым решением. Люди, ему в этом активно помогавшие, назывались опричниками. Их основными занятиями были выгрызание врагов царя и выметание различной государственной измены. Для того, чтобы окружающие об этом не забывали, опричники носили при себе собачью голову и метлу. Иноческое самоотречение во имя интересов государя символизировали черные одежды.

Все, что не входило в опричнину, называлось земщиной и было низкосортно по определению. Настолько, что если у кого-нибудь из опричников родные оказались после разделения в Земщине, им было запрещено общаться даже с отцом и матерью.
Участь разделения на Опричнину и Земщину не миновала и Москву. Граница прошла по речке Неглинке: все, что находилось на правом ее берегу, стало называться Опричной стороной. Нельзя сказать, что по ней рыскали лишь полупьяные, перепачканные кровью невинных жертв опричники с засученными рукавами. В опричнину входили и крестьяне, и ремесленники, и опричные стрельцы.

Тем не менее, зверства творимые опричниками запредельны. Карая какого-нибудь неугодного боярина, они расправлялись не только с ним самим, но и с его семьей, слугами, а иногда и с его крестьянами. Казни, устраиваемые Грозным вместе с опричниками, ужасали даже профессиональных палачей. Известен случай, когда Иоанн Васильевич приказал отрубить руку палачу, который из сострадания слишком быстро умертвил жертву.
Опричников настолько боялись, что некоторые разбойные люди, переодевшись в их костюмы, совершенно спокойно обирали целые деревни и никто из местных жителей не смел оказать им хоть какое-то сопротивление. Правда, настоящие опричники таких самозванцев жестоко карали, оберегая честь своего черного “мундира”.

В приверженности к черному просматривается явная аналогия с организацией, не столь удаленной от нас во времени. Совершенно верно — опричники, по своим функциям, по стилю работы, по манере поведения, ни что иное как “СС” Иоанна Васильевича. Так же как и “СС” опричники представляли собой могущественный орден для избранных, так же пользовались привилегиями и, что удивительно, как и у эсэсовцев, штаб-квартира у них располагалась в особом, недоступном для простых смертных замке. В Опричном замке.

Если бы нам удалось увидеть панораму Москвы конца шестидесятых годов XVI века, нам сразу же бросился бы в глаза огромный, наполовину каменный замок, заметно возвышающийся над заурядными одно-двухэтажными деревянными постройками Занеглименья. Он освещен светом факелов и костров расположившийся вокруг стражи. Непрерывно вдоль стен перемещаются десятки стрельцов, проезжают мрачные всадники в черных одеждах с дохлой собачьей головой на груди лошади и с помелом у седла.
Замок освещен и изнутри. Внутренние постройки плохо видны из-за высоких стен, но свет бликует на фигурах трех огромных черных двуглавых орлов, на длинных шпилях возвышающихся над замком.
Почти каждую ночь в замке пируют опричники во главе со своим государем. Звучит музыка скоморошьего оркестра, слышится пьяный хохот, визги девиц. Иногда из Пыточной башни на двор доставляют на скорый суд царя обреченных. После расправы пиршество продолжается, а тела несчастных отправляют на съезжую, предварительно занеся их имена в список для поминальной молитвы.

Итак, Опричный Двор или Замок, как звали его современники-иностранцы. Сооружение ставшее центром зла, проклятием Москвы. Не смотря на это, стойкое желание найти его остатки постоянно прослеживается в научной и околонаучной среде. Основным стимулом в поисках Опричного замка является то, что в Москве еще не было исследовано ни одной великокняжеской или царской резиденции, прекратившей свое существование одномоментно. Ведь Опричный замок погиб в огне, погребя под своими развалинами и убранство, и сокровища.
Последнее наталкивает толпы безумных кладоискателей на мысли о библиотеке Ивана Грозного. Не зря столь модный писатель Борис Акунин расположил предполагаемый тайник с библиотекой на месте бывшего Опричного двора. Скромным же официальным археологам сокровища и библиотека особо и не нужны — в случае доказанного обнаружения Опричного замка они смогут в течении всей оставшейся жизни расслабленно почивать на лаврах.
По каким же приметам пытаются идентифицировать Опричный замок современные исследователи, какие из них могут сохраниться спустя четыреста с лишним лет?

Основные сведения о Замке историки черпают из записок немецкого авантюриста, опричника Генриха Штадена — одного из самых отвратительнейших персонажей российской истории. Сын бюргеров приехал в Россию за сильно котирующимся в те времена длинным рублем. Для начала устроился переводчиком, или, как тогда говорили, — толмачом. Сориентировавшись по обстановке, оказался в опричнине. Участвовал в позорном для москвичей Новгородском погроме. Не успев к дележу богатств зажиточных новгородцев, сколотил из местных бродяг отряд головорезов и стал вполне успешно грабить окрестные села. В результате — уехав из Москвы полным голодранцем, Штаден вернулся обратно с караваном подвод, груженых добром.
В 1572 году гер Штаден загубил вверенный ему отряд, пропустив через окские переправы ногайскую конницу Девлет-Гирея — ударную силу крымчаков. Что характерно — из 300 человек, оборонявших броды, в живых остался лишь один — командир отряда Генрих Штаден. Об этом он, со свойственной западным людям откровенностью и поведал в своих записках. Когда разочарованный Грозный уничтожал опричников, Генрих снова выжил, хоть и был покрыт позором. Он мгновенно переориентировался на коммерцию и последние сведения доходят о нем уже не как о государственном человеке, а как о торговом агенте в Поморье.
Сочинение Штадена предназначается Его Римско-кесарскому величеству, королю венгерскому и Чешскому, императору Рудольфу II и является шпионским донесением о наилучшем варианте захвата Москвы. Вот что пишет он про Опричный замок:

“Великий князь приказал разломать дворы многих князей, бояр и торговых людей на запад от Кремля, на высоком месте в расстоянии ружейного выстрела; очистить четырехугольную площадь и обвести эту площадь стеной. На одну сажень от земли выложить ее из тесаного камня, а еще на две сажени вверх из обожженных кирпичей ( в общей сложности — 6 м). На верху стены были сведены остроконечно, без крыши и бойниц; протянулись они приблизительно на 130 саженей (260 м) в длину и на столько же в ширину; с тремя воротами; одни выходили на восток, другие на юг, третьи на север…”
Итак, одна из стен замка располагалась на расстоянии ружейного выстрела от Кремля, что в XVI веке составляло примерно 200 — 250 метров. Это уровень выходящей на Моховую ограды Старого университета.

Известно так же, что замок стоял “на высоком месте”, что в сырой, местами заболоченной пойме Неглинки вовсе не означало какой-то особо выделяющийся холм, а лишь место, не затапливаемое в половодье.
Фраза о высоком месте заставила некоторых исследователей “расположить” замок на Ваганьковском холме, том самом, где стоит с XVIII века дом Пашкова, а с XX в. — и корпуса библиотеки им. Ленина. Действительно, при земляных работах в этом районе попадаются предметы, относящиеся к XVI веку, но не более.
Надежда мелькнула в 1988 году, когда при реставрации дома Пашкова в его подвале был обнаружен 6-метровый в диаметре и примерно 14-метровый по глубине белокаменный колодец. Заполнен он был строительным мусором времен возведения Пашкова дома. Некоторые краеведы предполагали, что это часть системы подземных ходов, соединявших Опричный замок с Кремлем. Однако сейчас мало кто сомневается в том, что колодец является частью системы водообеспечения фонтанов первого московского общественного сада, располагавшегося на склоне Ваганькова холма в конце XVIII века. (По версии археолога Игоря Кондратьева, “архимедов винт”, приводимый в действие традиционным слепым осликом, перегонял скопившиеся в колодце грунтовые воды в находившийся на возвышении буферный резервуар. Вечером, когда сад заполняли посетители, вода устремлялась к подсвеченным масляными лампами фонтанам. Учитывая десятиметровый перепад высот, столб воды такого фонтана мог достигать 6 метров).

Описание высоченных стен замка произвело неизгладимое впечатление на столпов московского краеведения XIX века И.Е. Забелина и С.В. Безсонова. Они предположили, что фрагменты каменных сооружений Опричного замка оказались встроены в современные корпуса Старого университета. Но археология полностью разрушила эту гипотезу. Дело в том, что уровень поверхности земли XVI века находится ниже современного как минимум на 2,5 — 3 метра. Поэтому, то, что они считали остатками Опричного замка, во времена Грозного должно было зависнуть на порядочной высоте от земли.
Тщетно сейчас искать и остатки стен замка — народ наш всегда испытывал стойкую тенденцию к расхищению государственного имущества, и особенно стройматериалов. Скорее всего, после пожара 1571 года стену растащили на кирпич. Однако, следы разобранного основания стены и фундаменты внутренних построек археологи определят легко.

Главные ворота замка поражали истинным имперским величием. Вот что пишет о них Штаден: “Северные ворота находились против Кремля и были окованы железными полосами и покрыты оловом… На них было два резных разрисованных льва, вместо глаз у них были пристроены зеркала. Один (лев) стоял с раскрытой пастью и смотрел к земщине, другой, такой же, смотрел во двор. Между двумя львами стоял двуглавый черный деревянный орел с распростертыми крыльями и грудью в сторону земщины.”

Весьма оригинальный облик ворот сподвиг некоторых исследователей вооружившись увеличительным стеклом изучить дошедшие до наших дней древние карты города. Знаток средневековой Москвы М.М.Сухман действительно находит на одном из старейших московских планов — Сигизмундовом чертеже (1610 г) сооружение, похожее на описанные Штаденом ворота Опричного замка, на уже упомянутом Ваганьковом холме. Однако на более раннем и более близком по времени к существованию замка Петровом чертеже (1597 — 1599 гг.) ничего обращающего на себя внимание нет — обычная городская застройка.
Так же, в этом фрагменте описания Опричного двора обращает на себя внимание некоторая путаница со сторонами света. Генрих Штаден называет ворота, находящиеся напротив Кремля — северными. Эта фраза заставила многих усомниться в компетенции Штадена как разведчика… Если взглянуть даже на современную карту центра Москвы, то при всем желании нельзя сказать, что объекты выходящие к Кремлю со стороны Неглинки обращены к северу. Скорее наоборот — к югу.

На защиту шпионской репутации Штадена встает Игорь Кондратьев — по его мнению северные ворота Опричного замка не находились непосредственно против Кремля, а лишь являлись началом кратчайшей туда дороги. В условиях запутанной планировки улиц XVI века такой дорогой являлся путь, пролегающий через Воскресенский мост и Красную площадь к Спасским воротам. А Великокняжескими воротами, непосредственно выходящими на Кремль, имел право пользоваться лишь один человек — царь. Они находились напротив Кутафьей башни. Путь государя из Кремля в Замок по незащищенной стенами территории должен был быть наикратчайшим…

Посмотрим, что пишет Штаден о внутренней территории замка: “…Там были выстроены три мощных постройки, и на каждой наверху на шпице стоял двуглавый орел, с грудью обращенной к земщине.
От главных построек шел переход через двор до юго-восточного угла. Там перед избой и палатой были выстроены низкие хоромы с клетью (клеть — кладовка, хозяйственная постройка) вровень с землей. На протяжении хором и клети стена была сделана на полсажени ниже для доступа воздуха и солнца. Здесь великий князь обычно завтракал или обедал. Перед хоромами был погреб, полный больших кругов воску… Ввиду сырости весь двор был засыпан белым песком на локоть в вышину…”

Этот полуметровый слой песка стал для археологов чуть ли не основным определяющим признаком Замка. Действительно, подобную “особую” примету тяжело пропустить при раскопках. Но, увы, желание стать первооткрывателем логова опричнины невольно заставляло ученых делать весьма спешные выводы. В 1936 году, при работах по прокладке первой очереди московского метрополитена, историк П.Н. Миллер и археолог Т.С. Пассек обнаружили под домом №7 по Моховой 50-сантиметровую прослойку песка и сделали предположение, что это и есть территория замка, ”засыпанная белым песком на локоть в вышину”. Однако, песок лежал не повсеместно, а других признаков исчезнувшей цитадели тогда не обнаружили. Но вернемся к “донесению” Штадена. 

“…Возле северных ворот находились все поварни, погреба, хлебни и мыльни. Над погребами были сверху надстроены большие сараи с каменными подпорами прозрачно прорезанными в виде листвы…”
Поврежденные пожаром белокаменные архитектурные детали, вряд ли могли быть использованы повторно, и потому их вполне можно обнаружить в земле и сейчас. А определить в культурном слое место, где находился погреб для современного археолога задача и вовсе элементарная.

“…Перед великокняжескими воротами находился маленький помост, подобный столу; на него всходил великий князь, что бы сесть на коня или слезть с него.
…Столбы и свод лестниц были украшены резьбой под листву. Переход (”гульбище”) шел кругом всех покоев и до стен. Этим переходом великий князь мог пройти сверху от покоев по стенам в церковь, которая стояла вне ограды перед двором на восток. Церковь эта была выстроена крестообразно, и фундамент ее шел вглубь на восьми дубовых сваях…”
Дубовые сваи фундамента деревянной церкви, описанной Штаденом, вполне могли сохраниться в земле до наших дней. Наиболее вероятной представляется версия, что этой церковью является храм Николы в Сапожках. Здание церкви 17 века до 1830-х располагалось перед Кутафьей башней Кремля, погост её предполагаемой предшественницы был обнаружен в ходе археологических работ на территории здания современного Манежа.
“… Другая лестница (крыльцо) была по правую руку от великокняжеских ворот. Под лестницами и переходом держали караул 500 стрелков…”

Это великолепие просуществовало на московской земле всего 5 лет. В 1571 году Опричный двор погиб в огне одного из сильнейших пожаров.
Тогда крымский хан Девлет Гирей неожиданно появился на окраинах Москвы. Его передовые разъезды татар подожгли несколько домов на окраинах и в Земляном городе. И вдруг, доселе тихая и безветренная погода сменилась настоящей бурей. Резкие порывы ветра погнали огонь сплошной стеной с посадов в сторону Кремля.
Всего за три часа город был полностью опустошен огнем. Тысячи человеческих и лошадиных трупов лежали на улицах и пепелищах домов, подвалы были забиты задохнувшимися, у Крымского брода стояла запруда из тел утонувших в реке. Даже в Кремле выгорели деревянные постройки, крепостные стены были частично разрушены взрывами пороховых погребов. Но татары, испугавшись масштабов пожара, больше не пытались проникнуть в город. На следующий день, вдоволь награбив окрестные монастыри и слободы, собрав тысячи пленных, они двинулись в обратный путь.

Вернувшись в Москву, Грозный первым делом устроил экзекуцию опричникам, не сумевшим в его отсутствие защитить город. Период российской истории, названный странным словом “опричнина” на этом завершился. Обгоревшие стены Опричного замка вызывали у царя лишь раздражение… Да и денег на его реставрацию явно не хватало.
Все основные средства были выделены на восстановление города. По приказу Грозного в Москву переселили самые богатые купеческие семьи со всей страны. На территории столицы были отменены пошлины и налоги.
Что касается Опричного замка, то уже на плане города конца XVI века, известном как “Петров чертеж”, ничто не напоминает о его существовании. За какие то двадцать лет грандиозное сооружение, сравнимое в Москве только с Кремлем, исчезло бесследно.

В 1996 году, в связи с реконструкцией зданий Старого университета, археологов вновь допустили на предполагаемую территорию Опричного замка, «главного фантома московской археологии». Работы проводились до 2002 года. В результате были сделаны крайне интересные находки.
По мнению руководителя раскопок Николая Кренке, интенсивная жизнь на этой территории началась с XVI века, а уже в середине XVI в. здесь было построено большое количество хозяйственных сооружений. Были обнаружены огромные погреба глубиной по 3,5 м и, что самое интересное, множество подковообразных фундаментов печей.

Н. Кренке считает, что им найдены надворные печи — очаги в форме усеченного конуса, расположенные на улице, очень напоминающие печи восточных народов, на внутренних стенках которых пекут лепешки. Московские же надворные печи были предназначены для приготовления пищи для большого количества едоков. В них вставляли огромные котлы и накрывали тяжелыми глиняными крышками.
Во дворе университета таких печей раскопали более десяти. Если учесть, что одна печь могла накормить дворянскую семью с чадами и домочадцами, получалось, что все печи обслуживали крупнейший общественный объект.

Однако существует и предположение, что во дворе Московского университета были обнаружены вовсе не надворные, а обыкновенные внутренние отопительные круглые печи. Сторонники этой версии считают, что их расположение, в плане напоминающее букву “Г” повторяет наиболее типичную для того времени планировку большого жилого помещения, например — дворца. Получается, что какую бы функцию не выполняли найденные печи, они так или иначе являются аргументом в пользу принадлежности этой территории к Опричному замку. 

Необычный статус обнаруженного объекта подтверждают и находки, сделанные в непосредственной близости от печей и погребов. Это черепки очень дорогой в XVI веке поливной посуды, осколки редких стеклянных кубков (предположительно богемского стекла), и прочая утварь, недоступная в то время даже для многих зажиточных граждан.
А теперь главное — все найденное было перекрыто слоем, оставленным сильнейшим пожаром. Т.е. пожар уничтожил все, что находилось на этой территории. Правда, несколько печей были восстановлены на прежнем месте и после пожара. А как известно, после сожжения Москвы Девлет Гиреем, Грозный полностью остыл и к опричнине и к ее московскому центру. Но всё же не стоит исключать, что после пожара Опричный двор был частично восстановлен, правда уже без былой роскоши и прежнего привилегированного статуса.
Но… Нет повсеместного слоя песка. Нет никаких следов каменной ограды и фундаментов внутренних сооружений.

Поэтому “дэ юрэ” сказать, что территория Старого московского университета есть территория Опричного двора Ивана Грозного, на сегодняшний день нельзя. Впрочем, как и любая из предполагаемых территорий. И остается нам, желающим проникнуться энергетикой этого страшного места, ходить вдоль Кремля на расстоянии ружейного выстрела, от Волхонки до Тверской и обратно. И будьте спокойны — 260 метров из этого маршрута наверняка пройдут по территории любимого детища Ивана Васильевича. А уж какие из них — время покажет.

Приложение. Фрагменты интервью археолога Николая Кренке журналу «Большой город», 2005.

Если войти из Романова переулка в первую от Никитской подворотню, увидите крикливую новостройку и стеклянный вход в кинотеатр «Романов синема». Позади него – проход к Журфаку. Непросто представить, что восемьсот лет назад здесь стояла небольшая подмосковная деревня, а вокруг расстилались поля и жнивы.
«Это был обширный холм, — разъясняет Николай Александрович. — Почти на самой его вершине мы обнаружили следы сельского поселения второй половины XII века. В XIII веке оно исчезло, нет прямых доказательств, что это было результатом татарского нашествия, но вероятность велика. Позже застройка возобновилась: на гребне холма прослежен плетень начала XVI в., выявлен слой огорода с глубокими следами от лопат. В нем встречались маленькие нательные крестики — работая, люди не замечали, как обрывались шнурки. За каждой такой находкой стоит конкретный человек, современник Мамаева побоища и нашествия хана Тохтамыша».

Здесь же были раскрыты остатки денежного двора времени «медного бунта». В 17 веке вдоль переулка располагалась усадьба боярина Романова. После его смерти в 1654 году ее отписали в казну и здесь стали чеканить монеты.
«Обычно вещи, связанные с чеканкой денег, в землю попадают очень редко, — сказал Николай Александрович. — В данном случае, для археологии сослужила службу небрежность и поспешность, с которой чеканились копейки в условиях денежной реформы. Денежный двор также сгорел в пожаре и образовавшийся слой угля способствовал консервации находок. В результате, остатки двора предстали перед нами почти так, как их можно было видеть в 1660-е. У стен постройки во множестве валялись пришедшие в негодность инструменты, заготовки монет и готовые копейки. При спешной чеканке в темноватых помещениях отскоки монет были очень часты. Чеканка копеек из меди, которые приравнивались по стоимости к серебряным, была буквально алхимическим действием – медь превращалась в серебро. Тут уж было не до поисков упавшей мелочи. Кроме того, были найдены восемь кладов, спрятанных рабочими денежного двора. Они состояли из медных копеек, пытались воровать и заготовки (вероятно, кто-то из мастеров имел денежные штемпели дома). На полах рабочих помещений найдены косточки слив, вишен, рыбьи хвосты. То есть рабочие ели прямо на местах и плевали на пол. Во дворе между постройкой и частоколом была грязь, через которую были небрежно брошены доски. Вокруг них валялись лапти, обрывки шерстяных носков и войлочные стельки. Глядя на все это, невольно приходят на ум разные исторические параллели, в том числе и с современностью. В грязи и «на коленке», в атмосфере многоуровневого воровства создавались инструменты, двигавшие «большую историю». Куда там Архимеду с его рычагом…»

Следы Опричного замка открылись здесь же, на заднем дворе Журфака. Кренке полагает, что в раскопы попала хозяйственная часть двора: «Мы обнаружили две большие срубные постройки, ямы погребов, а также остатки надворных печей. Они являются обычным явлением для богатых дворов того времени, но их количество на ограниченном участке уникально — это хозяйство было многолюдней крупной боярской усадьбы. Так что соблазн увидеть в нем царский двор очень велик. Кроме того, все эти объекты погибли в сильном пожаре».
Подтверждением теории стало еще и обилие заморской мелочи (редкое венецианское стекло, резная пороховница и пр.), а также качественный состав готовившейся здесь снеди. Была произведена специальная экспертиза собранных на месте исторических объедков, которые оказались сплошь бывшими рябчиками, глухарями, кабанами да белорыбицей.

Приложение 2: альтернативная версия происхождения печей, изложенная участником раскопок археологом Игорем Кондратьевым.

Обнаруженные конструкции, представляют собой заглублённые в землю и выложенные кирпичом топочные камеры. Реконструкция Николая Кренке трактует их как открытые очаги, но они не могут принадлежать надворным печам уже потому, что такие печи хорошо известны по этнографическим и археологическим данным. Надворные печи представляли собой обычные русские подовые печи, устроенные под навесом вне деревянных построек. В богатых дворах комплексы надворных печей объединялись в так называемые кормовые дворы. Такой Кормовой двор полностью раскопан в царской загородной усадьбе Коломенское, и никаких круглых открытых очагов там не найдено. Обнаружены обычные кирпичные печи, встретить которые можно и сейчас в любой деревенской избе. Устраивались такие печи во дворах именно для противопожарной безопасности. Представить себе дюжину открытых очагов в центре деревянной Москвы 16 века можно только в кошмарном сне юродивого Василия Блаженного, предсказавшего пожар Москвы 1547 года.

Открытые на Опричном дворе топки — это нижние части внутридомных изразцовых печей так называемого готического типа. В этих печах, бытовавших в Европе с 13 века и массово распространившихся на Руси после Смутного времени, кирпичной была только нижняя топочная часть. Сам нагревательный прибор выкладывался из коробчатых изразцов, скреплённых глиной, а швы кладки закрывались специальными изразцовыми перемычками. Комплекты таких изразцов с перемычками — обычная находка в культурном слое Москвы первой половины 17 века. Судя по имеющимся изображениям (на приводимом ниже фрагменте гравюры 1627 года — слева), а также по археологическим находкам, печи этого типа появились уже во времена отца Ивана Грозного, Великого князя Василия Ивановича, однако были очень редки и встречаются только в боярских или царских дворах. Таковы печи во дворе бояр Романовых на Варварке, таковы печи в Александровой слободе, таковы печи на Опричном дворе.

В культурных слоях Опричного двора найдены изразцы и изразцовые перемычки от таких печей. В отличие от более поздних изразцов с изображениями военных, бытовых и сказочных сюжетов, изразцы с Опричного двора второй половины 16 века несут на себе только растительный орнамент, тонко прорисованный и стилизованный под белокаменную резьбу. Открытые раскопками топочные камеры составляют фигуру в виде «глаголя» длиной около 40 метров. Это всё, что оставалось от деревянного Опричного дворца, построенного в русских строительных традициях, но благоустроенного в лучших европейских традициях.

Остается добавить, что одна из опричных печей (всего одна из дюжины найденных…) и бревенчатый сруб 14 века сохранены в подземном уровне нового офисного центра «Романов двор», а в вестибюле со стороны переулка устроена музейная витрина с голограммами и макетами. В будущем ученые возлагают большие надежды на передний двор Журфака – под его газоном может скрываться основание каменной ограды замка и, возможно, место тех самых ворот со львами.

 Распечатать статью

Опубликовано 26 октября 2008 в 22:08. Рубрики: Будни краеведения.
RSS лента комментариев к этой записи. Вы можете оставить комментарий, или трекбек с Вашего сайта.