Профилактика палимпсеста
Возвращаясь к актуальной теме архитектурного палимпсеста, представляем фрагменты нескольких статей из журнала «The Architectural Review» (ноябрь 2007 г.), переведённых Михаилом Глобачёвым и прокомментированных экспертами «Архнадзора».
Любование зарубежными образцами рождает двойственное чувство: с одной стороны — страшная зависть к тем, кто ружья кирпичом не чистит, с другой — понимание того, что любые подобные эксперементы с памятниками в нашей сегодняшней практике обернутся выравниванием строительной площадки, рытьём паркинга и воспроизведением древних форм в практичном пенопласте. Тем не менее, отрадно сознавать, что существуют и другие методы адаптации исторической среды к требованиям и прихотям современного мегаполиса.
Музей диоцеза, Кёльн, архитектор Петер Цумтор.
В Кельне на душу населения, несомненно, приходится больше музеев, чем в любой другой метрополии мира; в самом новом по дате постройки учреждении – Музее диоцеза – демонстрируется богатейшая коллекция предметов церковного искусства, создававшаяся на протяжении тысячелетия.
Конкурс на проект здания выиграл в 1997 году Петер Цумтор из Швейцарии, строительство началось лишь шесть лет спустя. Задача архитектору досталась деликатная и сложная: развалины позднероманской (с готическими добавлениями) церкви Св. Колумбы, которая была разрушена бомбежками в конце Второй мировой войны вместе со всем средневековым центром города. С тех пор и старинная планировка улиц, и большинство памятников архитектуры были бережно восстановлены, лишь самая большая и богатая из бывших церквей оставалась разрозненными фрагментами, вписанными в тихий городской садик. В середине прошлого столетия по проекту Готфрида Бёма там была выстроена восьмигранная капелла «Мадонна на руинах» с чудом уцелевшей статуей из известняка.
Вдобавок с 1970-х годов там ведутся археологические раскопки. Они позволяют проследить архитектурную историю церкви Св. Колумбы, начиная с позднеримской эпохи, но при этом практически уничтожили сквер вокруг любимой горожанами часовни.
Цумтору предстояло, с одной стороны, экспонировать все археологические фрагменты, в то же время сохранив часовню; с другой – приспособить площадку для музейного комплекса. Решением стал потолок над полем раскопок и над часовней, опирающийся на стальные решетки 12-метровой высоты. Исторические несущие стены Св. Колумбы укреплены стальными имплантатами. 16 выставочных галерей располагаются частью сверху на двух ярусах, частью по периметру этой конструкции. Надо сказать, что многим, включая Готфрида Бёма, идея «заточить Мадонну» поначалу не понравилась.
Экстерьер музея, как и в большинстве проектов Цумтора, представлен с подчеркнутым лаконизмом. Стены L-образного в плане здания, напоминающего крепость, выложены специальным материалом с тонкой фактурой поверхности, изготовленным в Дании методом старинного обжига.
Над остатками стен бывшей церкви находятся продольные участки «перфорации», а в следующем ярусе – большие прямоугольные окна. Искусственное освещение используется очень скупо, почти весь свет дают полосы произвольно разбросанных отверстий во внешних стенах комплекса.
В итоге родился ансамбль, представляющий собой нечто большее, чем простую сумму своих частей, и воздействующий сразу на все чувства посетителей. Впрочем, музей, как почти все творения Цумтора, вызвал немало споров. Один из характерных примеров – несколько загадочная фраза, произнесенная архиепископом Кельнским Йозефом Майснером (то есть одним из попечителей музея) на прошлогодней церемонии освящения здания. Кардинал заявил буквально следующее: «Стоит культуре оторваться от служения Богу, как она вырождается в ритуальность и становится дегенеративной». Этот немецкий эпитет – entartete – вызвал у публики самые неприятные ассоциации с историческим эпизодом 1937 года, когда эффективные менеджеры нацистского государства, громя модернизм излюбленными методами любого тоталитарного режима, устроили выставку под названием «Дегенеративное искусство».
Виктор Шередега, Центр историко-градостроительных исследований:
Проект неординарный, того же разряда, что знаменитая пирамида Лувра или музей Помпиду. Такие спорные вещи у них обсуждаются и утверждаются на самом высоком государственном уровне. И в этом диалоге упёртые носители археологического метода нужны также, как и сторонники урбанистического подхода к нуждам социума, связанного с активным потреблением культурного наследия. Безусловно, в такой форме эти руины и экспонаты музея будут потребляться более активно. И если не играть словами, то единой методики в этом деле вообще не может быть, а могут быть единые принципы, стратегия. В рамках отдельных регионов они могут иметь свои национальные особенности. И для Германии воссоздание разрушенного во время войны — особая проблема, которую они решают уже давно. Во многих городах долго сохранялись средневековые кварталы, где уцелел один-другой дом. Реставрационный подход здесь связан с огромным количеством новодела, поэтому в ряде случаев принимаются вот такие активные решения – если хотите, можете подобрать более бранное слово. Но всегда это работы очень высокого качественного уровня.
Наринэ Тютчева, АБ «Рождественка»:
Не претендуя на то, чтобы учить Цумтора проектированию, я всё-таки не очень понимаю, чем вызваны вот эти сложности силуэта здания. Руины в подобных случаях накрываются неким саргофагом, колпаком, или над ними строится дом. Здесь получился переколпак и недодом, нет ощущения законченности. Хотя это и не сильно раздражает, потому что сделано качественно. Другой вопрос – зачем вообще достраивать руины? Городу подарено выставочное пространство взамен пространства городского. Точно также можно представить себе форум Траяна, включённывй в какое-нибудь прекрасное новое здание.
Но главное противоречие мне кажется в несоответствии функций. Если бы новое здание было храмом, то оно было бы правомерным. А если это музей неважно какого искусства, то и руина должна быть добросовестно музеефицирована, а не использована в качестве строительной конструкции. Новые стены не должны были соприкасаться со старыми, тогда не было бы очевидного дисбаланса между смыслом и формой – была задача красиво подать руину, вместо этого она съедена, подчинена, и выглядит как заплатка на фасаде новостройки.
Стеклянный двор Еврейского музея, Берлин, архитектор Дениэл Либескинд
При расширении Еврейского музея Либескинду пришла мысль воссоздать конструкцию сукки – шатра из пальмовых ветвей, служащего главной декорацией религиозного праздника Суккот в честь исхода евреев из Египта. Проект Либескинда чрезвычайно прост: он состоит из крыши, пола и одной стеклянной стены в дополнение к трем, уже существовавшим в барочном дворике Филиппа Герлаха (1735). Крыша площадью 706 кв. метров на четырех стальных опорах, каждая о трех «стволах», выполнена также из стекла, под нею проходит переплетение полых стальных балок. Все металлические конструкции общим весом под 200 тонн крайне асимметричны и воспроизводят устройство настоящей сукки в стиле «нарративного деконструктивизма». Нет лишь прорех, потребных по еврейским канонам для того, чтобы временные обитатели шатров «мокли под дождем и могли видеть ночные звезды».
Пристройка объемом 8700 кубометров объединила самую старую часть Берлинского музея с новым, зигзагообразным «еврейским» крылом. В результате сложных расчетов ее удалось автономно поместить внутрь двора, так чтобы не подвергать опасности барочное здание, на чем настаивали хранители музея. Последний тем самым приобрел 500 дополнительных посадочных мест для концертов, фестивалей и других праздничных мероприятий.
Виктор Шередега:
Перекрытие дворов архитектурных памятников также может быть спорным вопросом, хотя в мировой практике есть великолепные примеры подобных решений. В Европе это предмет диалога, где упёртые носители археологического метода нужны также, как и сторонники урбанистического подхода к нуждам социума, связанного с активным потреблением культурного наследия. Основной момент — чего ради это делается, что выигрывает город. У нас на памяти два неоднозначных московских примера — Гостиный двор и Хлебный двор Царицына. Но если перекрытие возводится на самостоятельных опорах, без уродующих надстроек и соблюдает при этом полезную социальную направленность (вряд ли всё это можно отнести к Гостиному) — я большой беды в этом не вижу.
<Иное мнение: Рустам Рахматуллин о проекте перекрытия Монетного двора на Красной площади>
Отель «Фукке», Париж, архитектор Эдуар Франсуа
Парижский архитектор Эдуар Франсуа имеет репутацию «любимца городских властей», однако прежде хлопотал в основном над обликом предместий. Его новый проект реализован в элитарном VIII округе французской столицы, каковой представляет собой сплошной архитектурный памятник под охраной, где один вид занавешенной стены способен вызвать негодующий ропот толп.
Однако Франсуа просто-напросто вывернул вверх тормашками все правила исторического соответствия, забрав немалую часть перестроенного им здания под скорлупу фигурного цемента, искусно имитирующую патину нежно-графитовых тонов. Оболочка эта, как ни удивительно, удачно передает чувственный ритм и воплощает дух типичного «османовского» фасада. Детали, начиная с грубой кладки фундамента и изящных оконных обрамлений вплоть до балконов, некогда кованого железа, и крыши над мансардой, воспроизведены в этом материале с совершенной точностью.
Единственный штрих, отсылающий к современности, – несколько рядов сверкающих прямоугольных окон на фасаде. «Исторические» же оконные проемы теперь слепы.
Отель «Фуке» со своими 107 номерами, 55 апартаментами люкс и 350 душами персонала для ублажения требовательных богачей принадлежит к вызывающе «верхнему» сектору гостиничного рынка.
Наринэ Тютчева:
Из текста не очень понятно, наколько сурово автор обошёлся с реконструируемым зданием, но в любом случае это весьма изящный обман согласовательных органов. И в нём есть ирония, а это всегда хорошо. Если бы они впрямую воспроизвели исторический фасад, его бы никто не заметил, но кстати, от этого он не был бы хуже. А так это самоутверждение архитектора, которому захотелось прокричать: «Вы не думайте, я умею делать классику, но в душе я полный авангардист!». Шутка мастера, продиктованная амбициями, а не острой необходимостью решать вопросы исторического города.
Музей стекла Кристаль-Сен-Луи, архитекторы Липске и Ролле
Исторический центр французского производства хрусталя и стекла – мануфактура Кристаль-Сен-Луи – был построен в 1571 году в сердце Вогезского леса. Модернизированная фабрика родом из XIX века действует до сих пор. На ее базе открылся музей – одновременно повествование об истории ремесла и впечатляющая коллекция изделий из стекла. Хранилище спроектировано архитекторами Липски и Ролле не в виде отдельной постройки, но как часть самой фабрики, неотделимая от памяти и духа этих мест.
Словно некая футуристическая машина, музейный блок высится посреди огромной площадки действующего фабричного цеха, обрамляя открытую яму со старинной стеклодувной печью. Замкнутое пространство взято в коробку из прозрачного рифленого поликарбоната. Музей нигде не смыкается ни со стенами, ни с перекрытием цеха, а скорее функционирует как новое рабочее устройство, элемент технологической цепочки.
Внутренние деревянные конструкции – каркас и наклонные переходы между демонстрационными стендами – выполнены из американской ели; благодаря своему акцентированному минимализму они не отвлекают взгляд от роскоши экспонатов. Ударным центром композиции служит огромный светильник, подвешенный над незанятым пространством посреди музея. Эта пустота заглублена в землю, открывая глазу часть свода вентиляционной шахты под бывшей печью, – нечто из «промышленной археологии». Еще две висячие конструкции – платформы в виде досок для серфинга – позволяют наблюдать за работой стеклодувов.
Елена Никулина, Мастерская-20 Моспроекта 2:
В Европе есть замечательная тенденция, которой пока нет у нас — консервировать части предшествующих построек, даже если они не обладают очевидной ценностью. Просто как свидетельства того, что здесь было раньше. Ведь город это сумма времен, и часто их наслоения, переходя в архитектурную форму, рождают совершенно диковинные вещи. Для Москвы, города в целом неорганичного и неорганизованного, эта многослойность, тонкое сочетание пространства и времени, особенно важны. Поэтому нельзя взять и покрыть весь центр охранной зоной, объявить памятниками всё, построенное до 1930-х. Необходимо выделить территории строгого режима охраны и те, которые будут иметь возможность дальнейшего преобразования, иначе Москва потеряет нечто очень интересное и важное. И потом, мы все наслышаны о невероятных строгостях охранного законодательства в странах Европы, но там есть правила, и есть возможность их обсуждения. И окончательное решение принимают не только чиновники и инвесторы. У нас стало как-то принято во всём обвинять профессионалов, но ведь профессионал никогда не станет настаивать на строительстве пяти необязательных для проекта этажей.
Записи
