«Мосфильм» и злая собака
Чорные краеведы представляют!
Три года назад журнал «Большой город» опубликовал приводимое ниже интервью Александра Можаева с известным деятелем искусств Александром Петлюрой. Непреклонные цензоры вымарали из текста почти все непристойные междометия и простонародные обороты, составляющие примерно половину витиеватой и глубоко образной Петлюриной речи. Сегодня мы исправляем эту несправедливость и прилагаем к тексту фрагмент видеозаписи, наглядно отражающей незабываемый образ признанного Короля Петровского бульвара.
Широко известного художника-дерьмотолога Александра Петлюру я впервые увидел в клубе «Третий путь». Он тогда на ровном месте сцепился с одним моим товарищем, а люди нам говорили: «Вы еще легко отделались, Петлюра сложения не богатырского, но дикий, грызло кому своротить — это его хоть хлебом не корми». И вот теперь я пришел на Петровский бульвар, в логово этого опасного зверя, пришел с некоторым предубеждением. Однако, войдя внутрь, застал идиллическую картину. Отец семейства кормит с ложечки меньшую дочку, ласково приговаривая: «Ешь давай, а то уточка прилетела, сейчас насрет тебе в творожок — будешь знать!»
Быт в этой квартире неустроенный, но уютный. Дверь с улицы, пятнистые потолки, беспорядок; можно это все обозвать советским, а можно — истинно московским. А потом мы сели в антресольной спаленке — хозяин сам выгородил ее в арке бывшей подворотни, у большого, во всю стену, окна, которое он сам для себя вырубил, — и, глядя на монастырские купола, заговорили о жизни. Дальше представляю самодостаточный монолог художника, приезжего харьковчанина, которому за 15 с небольшим лет удалось стать самым прославленным жителем Петровского бульвара.
— Сначала у меня была мастерская на Гашека, но туда начали заглядывать опера, да и тесно стало. И вот я ходил по Москве и присматривал место, что-нибудь вроде детсада заброшенного, это был 1989 год. Заглянул как-то во двор на Петровском и встретил там сопливого дедушку по имени Абрамыч. Вот, говорю, мы с «Мосфильма», ищем, где кино снимать (я тогда с Дыховичным работал). А он кричит: «Дорогушечка, это к тебе!» И выходит Броня такая: «Я, — говорит, — тоже актриса „Мосфильма“!» Она там в массовках два раза снималась, ее бросали под машину. Я посмотрел на этих Лелека и Болека, ну, думаю, вот местечко, здесь мы, наверное, и останемся. «Что, — спрашиваю, — у вас там наверху за замок висит?» «Да жильцы, — говорят, — выехали, туда приходят иногда ребята какие-то». Ну мы замочек сломали, посмотрели, сразу стало ясно, что там винт готовят. Мы повесили свой замок, пришли через два дня, а Абрамыч уже повесил кривую бумажку: «Здесь живут „Мосхфильм“ и злая собака». И подпись: «Директор «Мосхфильма». Потом заняли второй этаж и весь соседний дом, потом освободился еще флигель, но в него сразу же какие-то казачки въехали. Больные дети, блин, все подпоручики, бегали по крышам и в армию играли, Броне спать не давали. Я стал им говорить, они забыковали, давай сабли вытаскивать. Ну я нае…л пару раз лопатой и выгнал их всех.
Да, вот так в центре жить! Тут же постоянно так — среди ночи дверь открывается, заходят какие-то люди: «Так, вот здесь столик поставим, здесь станочек печатный». Таганские бандюки как-то приезжали, я позвал панков, у меня тут тонны народа залегли в обороне с ножами, с цепями и лежали полмесяца. Я их кормил, я проставлял бухло, а как быть? Но люди отстояли место, и здесь был не просто оттопыр, а Свободная академия, настоящая коммуна, причем материально независимая. Флаг повесили: белочку с орешком. Здесь постоянно жило полста художников, сейчас почти все они звезды.
А вокруг была среда местных стариков, и поскольку я человек вообще миролюбивый, я со всеми соседями стараюсь по-доброму. Бабули очень любили этот район и приносили ему ощутимую пользу. Выступали против сносов, строительств, они даже знали такие умные слова — типа «превышение этажности». Их было много, они выходили на бульвар поздней весной, когда уже было жарко, выходили в старых пальто, на которых я даже клопиков видел. Но они были милые, с запахом нафталина, с кучей собачек, которых они собирали по всему району.
Но у каждого места своя эволюция. Когда появились государственные функционеры, с которыми воевать было безмазово, про историческую ценность уже никто не вспоминал. С 1993-го художники начали разъезжаться, в первую очередь москвичи. Кофе халявный кончился, им было куда ехать, а я и другие немосковские находились там до упора.
Абрамыча тем временем обманули какие-то армяне и забрали его двухкомнатную квартиру, а вскоре он помер. А Броня, покровительница художников, осталась одна, и стало ясно, что ей, бомжихе, ничего хорошего не светит. И мы тогда оформили опекунство и стали за нее ходить по ДЭЗам.
Тут всегда крутилась пресса, иностранцы, поэтому нас боялись. И предложили вот это. Здесь все текло, но под квартирой был еще подвал ничей, 137 метров. И стал за это дело бороться, приватизировал, прописал Броню, и так она здесь и доживала со мной в этой квартире.
От тех старушек теперь остались единицы, да и они из дома уже почти не выходят. А бульвар с тех пор поменялся сюрреалистично — бабушек не стало, и сразу появились молдаване с соседних строек, они после работы тут валялись по всем лавочкам. А у меня теперь суды постоянные. Я себе балкон сделал, уехал на два месяца, приезжаю — украли. Сейчас время судов! А иначе нельзя, у меня руки уже все поломанные, бита вся в крови! Вон стоят во дворе официанты из соседней забегаловки, их человек пятнадцать, и каждый по пятнадцать раз на дню под мое окно курить выходит. С девяти утра: ля-ля-ля, достали. Я взял биту, как нае…л пару раз! Завели теперь дело, что я тут из пистолета стрелял в кого-то, а он был пневматический и вообще без патрона!
Историческое фото сквота на Петровском предоставлено Дмитрием Борко, краеведческие схемы А.Можаева.
Записи
5 комментариев