Элемент чудесного
Александр Можаев
Опубликовано в журнале «Русская жизнь»
В школьные годы это считалось аксиомой – немецкие бомбардировщики не прорвались в столицу, московское небо осталось неосквернённым и неприкосновенным. Однако уже тогда было понятно, что на самом-то деле всё гораздо сложнее и удивительнее. В книгах периодически встречались упоминания о домах, разрушенных бомбами и сбитыми самолётами. Старожилы рассказывали о многочисленных взрывах практически под самыми кремлёвскими стенами, да ведь «и народ зажигалки тушил», в конце концов. Дальнейшее краеведческое познание заставило убедиться в том, что бездна, на краю которой стояла Москва, разверзлась не только в окрестностях станции Крюково.
Точная информация о бомбёжках Москвы замалчивалась, очевидно, затем, чтобы не портить отчётности, ведь столичные ПВО действительно сделали невозможное — враг-то стоял в двух десятках километров от города. Зато теперь в Провиантских складах открылась выставка «Москва. 1941 год», на которой представлены схемы разрушений, произведённых основными налётами немецкой авиации. И фотография дома, вдребезги разбитого 250-килограммовой бомбой. Это ещё ничего, ведь были бомбы весом в тонну (одна такая была обнаружена неразорвавшейся на глубине девяти (!) метров). Нескольких метких попаданий хватило бы, чтоб обратить Кремль в жалкие руины. Как эта новость сказалась бы на боевом духе солдат, отчаянно сдерживавших самый главный удар Третьего Рейха?..
Тем не менее, в сравнении с Ковентри, Дрезденом, Лондоном или Кёльном Москва отделалась лёгким испугом. Чем объяснялось это везение? Прежде всего, конечно же, нечеловеческим подвигом наших летчиков, зенитчиков и простых трудящихся, помогавших поднимать в воздух сотни аэростатов. Но есть в этом и несомненный элемент чудесного. Ведь на Москву было сброшено 1610 фугасных бомб, 1480 из которых взорвались, и при этом не был разрушен ни один по-настоящему значимый стратегический объект. Даже среди памятников архитектуры только одна заметная потеря – ампирный дом Гагарина на Новинском бульваре. А ведь Москву бомбили долго, с июля 1941 до весны 1942-го года. Цель нападавших была совершенно однозначной: «Сравнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов».
Первый удар был нанесён с ритуальной пунктуальностью – в ночь на 22 июля. Есть мнение, что первая бомба разорвалась у метро «Аэропорт», на месте нынешнего здания МАДИ. Тогда же был разрушен театр Вахтангова на Арбате. Свыше 200 (а кто говорит 250) бомбардировщиков 2-го воздушного флота Люфтваффе шли сразу с четырех направлений, с аэродромов оккупированной Белоруссии. Ими управляли профессионалы, имевшие опыт бомбардировок Лондона, Парижа, Амстердама, городов Польши, Югославии, Греции. Однако большая часть нападавших была рассеяна на подступах к Москве, по разным данным было сбито от 22 до 36 самолётов.
Москвичи успели хорошо подготовиться к нападению с воздуха. Его ждали, ведь в первый месяц войны над городом было замечено 89 вражеских самолётов-разведчиков. В первый же день войны, 22 июня, вышел приказ № 1, которым предусматривались светомаскировка, приведение в боевую готовность бомбоубежищ, и служб противовоздушной обороны. Уже к концу июня город был окружен кольцом войск ПВО, была окончена маскировка стратегических, оборонных объектов, а также центральных площадей и наиболее значимых памятников архитектуры. Фотографий осталось немного – поди, погуляй с фотоаппаратом по городу, ожидающему осады. Но даже немногие сохранившиеся снимки и рисунки являют нам совершенно титаническую инсталляцию. На асфальте Манежной и Театральной площадей нарисованы крыши десятков зданий, кровля Кремлёвского дворца разукрашена зеленью деревьев. Купола соборов — черные, на стенах Кремля нарисованы квадраты окон и нарядные яблоньки. Фасады Манежа, Большого театра и прочих крупных построек центра также превращены в нагромождение маленьких домиков. Отводной канал прикрыт фанерными щитами.
Для самолётов, летящих на высоте четырёх километров (спускаться ниже не давал лес металлических тросов, удерживающих аэростаты) все эти декорации не имели особого значения. Но были и отдельные виртуозы, прорывавшиеся в город до объявления воздушной тревоги (в спокойные дни аэростаты опускались на землю). Говорят, что ещё недавно жила в Москве тётенька, которой один такой красавец помахал рукой из кабины, пролетая над бульварами. А старожил Софийской набережной Виктор Анатольевич Розанов уверяет, что однажды немецкий самолёт кружил над Болотной площадью – пальнул по прохожим и убрался восвояси, не заметив Кремля, находящегося в трёх сотнях метров. Но самым важным элементом маскировки стали ложные объекты – плюшевые заводы и аэродромы, сооружённые в окрестностях города. Они оттянули на себя 687 фугасов, предназначавшихся Москве.
Второе нападение было совершено уже на следующий день, 23 июля. Немцы учли ошибки и применили новую тактику – кидали бомбы с недосягаемой для зениток высоты в 7000 метров. Зажигалки сыпались тысячами, однако дежурящие на чердаках граждане не давали разгораться крупным пожарам (заметим, что жилая застройка Москвы в ту пору была на 70% деревянной). Одна из фугасных бомб взорвалась на углу Воздвиженки и Арбатской площади. Народ бросился к станции метро, на лестницах образовалась давка, в которой пострадало несколько десятков человек. В дальнейшем эвакуация проводилась более организованно, многие москвичи вообще предпочитали ночевать в бомбоубежищах.
Активно действовали аварийно-восстановительные полки. Характерна в этом отношении и история с памятником Тимирязеву на Никитских воротах. Бомба не только сбросила его с постамента, но и разнесла на части (из интервью лётчика Попкова: «Около памятника Тимирязеву, метрах в пятнадцати, стояла женская зенитная батарея — прямое попадание. Потом в газете мы увидели фотографии этих девушек — они улыбались…»). Согласно свидетельствам очевидцев, голова статуи залетела в окно стоящего напротив жилого дома — того, в котором также располагался кинотеатр Повторного фильма. Однако к вечеру следующего дня памятник стоял на месте целым и невредимым – за исключением царапин на пьедестале, хорошо видимых и сегодня. А берлинское радио тем временем отчитывалось об успехах: “Кремль и все вокзалы разрушены. Красной площади не существует. Москва вступила в фазу уничтожения”…
Москва быстро привыкла к осадному положению, город жил обычной жизнью – работали магазины, кинотеатры, на улице Горького продолжалась реализация Сталинского генплана – аккуратно двигали вниз по переулку помилованный градостроителями старинный дом, на фасаде которого латынью выведена надпись: «В Боге надежда моя», тоже ведь совпадение. Жизнь в городе, пожалуй, стала даже более оживлённой, поскольку все были при деле. Но и предельно напряженной, настороженной – как в муравейнике, почуявшем приближение бури. Как писала в своём дневнике одна москвичка: «Люди, приезжающие с фронта, говорят, что здесь находиться страшнее, чем на фронте, так как здесь все неожиданно, и не знаешь, где будет сброшена бомба».
Горожанам особенно запомнилась непроглядная чернота осадных ночей – горят только те фонари, которые оснащены синими лампами, окна затянуты специальной черной бумагой или одеялами. Управление наружным освещением было централизовано, что позволяло во время тревоги погрузить весь город во тьму чуть ли не движением единственного рубильника. Но во время налётов небо загоралось десятками ослепительных блуждающих лучей, вылавливающих из темноты вражеские самолёты. Поперёк основных улиц – ежи, мешки с песком, полная готовность к ведению уличных боёв. А специальные сапёрные отряды тем временем тихо минируют крупные стратегические объекты, которые не при каких обстоятельствах не должны достаться врагу. Именно отсюда происходит загадочная тонна взрывчатки, обнаруженная под фундаментом гостиницы «Москва» при её сносе.
Ещё одна важнейшая деталь быта тех дней — сирены и чёрные громкоговорители, дважды (почему именно дважды?) изрекавшие: «Граждане, воздушная тревога!», и потом ещё дважды обратное, что отразилось в известном высказывании пятилетней девочки: «Я люблю маму, папу и сигнал «отбой»». Бомбоубежища, организованные в подвалах зданий и на станциях метро. Жильцы были приписаны к ближайшим, и тут уж как кому повезёт – степень надёжности этих убежищ была разной. В метро вообще пускали лишь женщин и детей до 12 лет, остальных только при наличии свободных мест. И здесь, конечно же, нельзя не помянуть о знаменитом праздничном заседании правительства на станции «Маяковская», 6 ноября 1941 года. Должно быть, одним из мотивов выбора именно этой станции стало то, что её своды украшают мозаики, изображающие мирное советское небо… Как говорят, по окончании официальной части мероприятия был фуршет – в припаркованных на станции вагонах раздавали бутылочное пиво с баранками. Были ещё элитные бутерброды, но «народ стеснялся и не брал их».
Всего Москва пережила 134 налёта. 24 ноября 1941 года подчиненные наркома внутренних дел Берии докладывали шефу, что с начала бомбежек на столицу сброшено 1521 фугасных и 56620 зажигательных бомб, в результате чего 1327 человек убиты и 1931 тяжело ранены, уничтожено 402 жилых дома, разрушено 22 промышленных объекта. Однако после этого налёты продолжались в течении ещё полугода…
Таким образом, не вызывает сомнения, что здесь, в ясном московском небе, была одержана одна из важнейших побед в истории Второй мировой. Стань Москва второй Герникой, с её потерей возможно и не была бы потеряна Россия, но всё-таки, всё-таки… И как не странно, ни одного внятного памятника этим невероятным событиям в столице по сю пору нет. (Казахскому мыслителю Абаю Кунанбаеву есть, а событиям – нет!) В городе Лондоне места разрывов немецких бомб отмечены лаконичными медными табличками на тротуарах улиц. А у нас лучшим монументом героям воздушного фронта служит дом 10 по Моховой, из которого летом 1941-го бомбой выбило среднюю секцию. А потом так оно и осталось — два отдельных корпуса, в брешь между которыми открывается роскошный вид на спасённый Кремль.
Вот так и выходит, что подробности этих судьбоносных событий остаются крайне малоизвестными, а та утлая информация, которую можно найти в интернете, изобилует сплетнями и стереотипами – на город падают сбитые немецкие самолеты, немцы ведут прицельное бомбометание по госпиталю Бурденко, обезвреживая раненых офицеров, силами ПВО до Кремля не допущен ни один вражеский стервятник. Так, да не совсем так. Один из немногих очевидцев, знающих правду из первых рук, проживает в данный момент доме 21 по Пушкарёву переулку, зовут его Игорем Васильевичем Тюриным. Его дом был окончен строительством в 1926 году, тогда же появился на свет и сам Игорь Васильевич. Много ли в центре Москвы старожилов, ни разу не менявших прописки… А он отлично помнит Сухареву башню, вид на которую открывался из окошек квартиры Тюриных. Ну и бомбёжки 41-го, соответственно – сидел на крыше своего дома, наблюдал собственными глазами. Но самое главное, что в 1943 году Игорь Васильевич пошел учиться на лётчика, поэтому теперь рассказывает об интересующих нас событиях с позиции профессионала. Ниже – его монолог, вносящий ясность во многие спорные моменты военной истории столицы.
— Я могу с вами говорить, так сказать, не по газетам и журналам. Я буду говорить о своем видении и знании, потому что я был лётчиком. А до того я всю войну вон здесь на крыше торчал. Народ загоняли в бомбоубежище под домом, а мы, ребята, сидели наверху и всё, что было, видели и слышали. Родители не возражали, у меня отец такой был – никаких бомбоубежищ. Они с матерью всегда дома оставались. Вон у нас дом буквой «П» построен, так бомбоубежище было ровно под двором, полметра ниже асфальта, какой смысл? Боялись мы только осколков от зенитных снарядов, а больше ничего не боялись. А они вот такие вот примерно – вжи, вжи – по крыше бьют, пробивают. И во время тревоги больше предохраняли людей, прохожих как раз от этих осколков. Поскольку стреляли зенитки беспорядочно, и правильно делали, потому что вы поймите, если б они их сбивали, то самолёты сюда бы падали!
Два самолёта немецких все-таки упало, один в районе Филей в Москва-реку, и его потом показывали на Театральной площади. А второй упал на Никольской улице, где теперь пустырь, я бегал смотреть. Упали они потому, что зацепились за тросы аэростатов, вот крыло и отрезало.
Но вообще вся ПВО была построена на том, чтобы врага на Москву не допустить, потому что иначе Бог знает что было бы. Сбивали их там, в Подмосковье, гибли конечно и наши летчики невероятно, тот же Талалихин — почему он погиб, вернее, совершил таран? Все имели пулеметы скорострельные, 1800 выстрелов в минуту, а запас патронов у него 800-900. Пулемёт смотрит строго вперед. А он не может идти вот так ровно на фашиста, его болтают потоки воздушные, крыло-то тонкое. Вот он пострелял-пострелял, уже нет патронов, что делать? Но тот немец всё-таки не прилетел в Москву. Если в процентном отношении взять лётчиков и любой другой род войск – нигде нет столько героев, и больше всего – награждённых посмертно. Я где-то читал, что средний налет наших — 10 вылетов, а потом уже сбит. А ведь худо-бедно одних только ИЛов выпущено было 36600, вот и считайте. По-2, это ж вообще, я не знаю как это, каким патриотом надо быть — самолёт из трёхмиллиметровой фанеры сделан, у него две бомбы по 50 кг и всё. А на нём девчонки летали, камикадзе. И вот колоссальная забота наших ПВО в том, что они их сюда не пустили.
Один раз днём прозвучало: «Граждане, угроза воздушного нападения миновала!», а мы сидим на крыше. И вдруг бух, бух, бух — а тревоги нет, отбой сделали. Ну побежали. А бомба упала вот где 40-й магазин и КГБ, Фуркасовский переулок. Мы прибежали, а там четверых уже увезли на «Скорой помощи», больше не было погибших. А ведь мы слышали три удара! Мы побежали дальше, вниз туда, там бомба попала в Большой театр, прямо за колоннами. А там был ремонт и кирпичей и строительных материалов навалено, и вот этими осколками многих ранило. Тоже «Скорые» были, но тоже мы не увидели убитых. И третья бомба упала напротив Центрального телеграфа, там был магазин «Диетические продукты», там уже очередь стояла. Ну и вот тоже она упала на мостовой, и осколками кого-то ранило. Это был одиночный, с востока пришел, а его же с запада ждали и где-то прозевали. А так дневные налёты — это истребители, бомбардировщик днём собьют. Истребитель вылетал для сопровождения самолёта, так что если оторвётся, то только ради хулиганства, если вооружение ещё осталось.
Вот эти три бомбы конкретно. И ещё две я знаю: прямо в ЦК Партии на Старой площади, в край, прошило 4 этажа, но через полмесяца всё было чистенько. И вторая того же немца бомба упала в гараж МВД, в Большом Кисельном. Мы прибежали, там тоже суматоха… Одна зажигалка у нас упала. Пробила крышу, вот такой величины, искры во все стороны бросает, как фейерверк. А на каждом чердаке бочки, летом вода, зимой песок. Она шипит, её клещами раз — и в воду. Ну нам же было интересно, мы ее из воды достали потом и давай зажигать, уж и в костёр клали, и по-всякому — не фига её не зажжешь. Черт знает её, из чего сделана, так ничего и не получилось.
А насчёт прицельного бомбометания, я вам скажу… Во время войны летали по компасу, и ещё был «компас Кагановича» – железные дороги, они видны очень. Они бы наверняка разбомбили МОГЭС, телеграф, Кремль, если бы могли бить точечно, но все попадания — только случайные. Штурман немецкий, для того, чтоб попасть в Кремль, должен сориентироваться совершенно точно. Вот он летит, поймал например Серпухов, и говорит летчику: «Скорость 300, высота 4, курс такой-то». И лётчик по этим данным высчитывает, когда он долетит до Кремля на ровной скорости. Но он-то рассчитал только путевую, а воздушная другая! Скорость ветра в 20 километров – небольшая, но он, значит, летит уже 280. Ветер боковой! – он ещё здесь ошибку имеет. И вот он рассчитал, что над Кремлём будет через 21 минуту 30 секунд. 20.30 проходит, он дёргает сбрасыватели, бомбы летят. Но он в этот момент Кремля не видит.
А еще газеты писали, что поймали шпиона, который моргал фонариком, так вы пойдите к Сретенским воротам и попробуйте, даже отсюда ничего не увидите а у них высота не меньше четырёх километров. Так что ПВО сделали все, что могли и не могли — Москва всё-таки осталась цела.»
Итак, подведу итоги. Москва осталась цела, а ведь – страшно молвить – могла и не остаться. И вот здесь, самое, на мой взгляд, главное и самое удивительное. Сотрудники музеев Кремля подтверждают: в Кремль попало три немецких бомбы. Одна угодила в здание Арсенала, там погибли солдаты. Другая – в нескольких метрах к югу от Архангельского собора, усыпальницы московских князей. Всего лишь побила окна. Третья пробила свод Большого кремлёвского дворца, шарахнулась об пол, и не разорвалась — говорят, что внутри неё была найдена записка с пламенным приветом от немецких подпольщиков. А ведь лёгкое дуновение ветра, незначительное изменение курса блуждающих на недосигаемой высоте бомбардировщиков, раскрытие банды подпольных диверсантов в далёкой Германии… Повторюсь – только гадать остаётся, как страшное известие о разрушении Кремля, сердца нашей Родины, аукнулось бы на фронте.
А вот вам ещё одна параллельная история: Наполеон, уходя из Москвы, велел пустить Кремль на воздух, сровнять с землей все имеющиеся в наличии дворцы, башни и соборы. Но, как говорят, сердце России спасли два случайных обстоятельства: сюда очень своевременно прорвались казаки, перебившие подрывников и обезвредившие часть зарядов. А главное – над Москвой пролился нормальный осенний дождик, потушивший большую часть тлевших фитилей. Разрушения были, но они оказались минимальными. И всё-таки, Соборная звонница была сметена до самого основания, а примыкающий к ней Иван Великий, географический и мистический центр древней столицы, покачнулся и снова стал на своё место.
Чудны дела Твои, Господи!
Приложение.
Ниже приведены схемы, на которых отмечены места разрывов фугасных бомб. Пока это только центр, схема условная и неполная. Автор будет благодарен за любую уточняющую информацию.
Большое спасибо читателям, которые уже помогли в этой работе.
Кстати, старожил и краевед Владимир Брониславович Муравьёв сообщает, что при взрыве бомбы во дворе МГУ на Моховой (нынешний журфак) по улице разметало архивы этнографического отдела. Фотографии неодетых африканских туземок окрестные пионеры продавали потом друг другу за огромные деньги.
Записи
23 комментария